Мода на невинность - Татьяна Тронина

– Не угадала. Это был уже вполне взрослый мужчина, можно даже сказать – старик.

– Все-таки – Филипыч?! – ахнула я.

– Опять не угадала. Отец моих детей давно умер, и похоронили его...

– О боже, боже... – застонала я, обливаясь горючими слезами, – мою обожаемую Инессу тоже соблазнили когда-то, соблазнил гадкий взрослый, старый мужик, и именно поэтому она решилась рассказать мне свою тайну, потому что своим примером...

– Я его любила и люблю и никаких злобных чувств не испытываю к нему.

Инесса села, обхватив колени, и посмотрела на зеленый пруд перед собой удивленно и добродушно, как будто на своего бывшего любовника.

– Знаешь ли ты, что в нашем доме жил еще один сосед?

– Николай Александрович Ивашов? Князь? – удивленно произнесла я – я, никогда не помнившая имен.

– Ты помнишь? Тебе рассказывали?

– Да, но, насколько помню, он был очень стар, и потом... он умер задолго до рождения Бориса...

Ужасная мысль вдруг пришла мне в голову – а что, если Инесса сошла с ума и придумала себе эту историю, а что, если она действительно ничего не помнит?

– Да, он умер до рождения Бориса, но спустя две недели после его зачатия. Это был почти детектив... Мама, папа, твоя тетка – все, кто был посвящен в эту историю, гадали о том, кто мог быть отцом моих детей, и, признаюсь, несколько раз подозрение падало на Николая Александровича – потому что изучали все возможные кандидатуры, даже самые невероятные, ничего не упускали, но его смерть сбила их с толку. Тут дело в сроках – спустя какое-то время, когда стало уже ясно, что я снова беременна, эти сроки у всех в голове спутались, и уже никто не мог подозревать Николая Александровича. Двумя неделями больше, двумя меньше... в голове у всех засело только одно – он умер задолго до рождения моего второго сына.

Я смотрела на Инессу во все глаза – история, которую она мне рассказывала, была дикой, почти невероятной.

– Сколько же ему было?

– Много, очень много... один он являлся осколком прошлого. Странный, особенный человек, многие считали его сумасшедшим... ты знаешь, например, что он даже зимой ходил босиком? Нет, не целый день, а были у него ежевечерние прогулки – нечто вроде моциона, в любую погоду, он выходил очень легко одетый, без обуви, и шагал по целому километру, туда и обратно.

– Босиком! – Я вспомнила свою любимую цигейковую шубу, с которой не расставалась с ноября по апрель. – Да, наверное, этим можно объяснить его долголетие и его способность... ну, ты понимаешь.

– Не только этим... – покачала головой Инесса. – Потом я расскажу тебе о нем подробнее, что за человеком он был, но это особая история... сейчас речь о другом. Ты не находишь, что наши истории чем-то похожи?

– Да... то есть нет – раньше мне так казалось, – растерянно пролепетала я. – Но теперь я не уверена. Все дело в том, что ты любила его...

– А что мне было еще делать! – сердито крикнула Инесса. – Если б я не заставила себя полюбить его, все было бы хуже, гораздо хуже!

И в этот момент я поняла, что жизнь моей подруги была не так легка и безоблачна, как мне казалось раньше, – ее прекрасное, сияющее, уверенное личико вдруг померкло, страх и неуверенность отразились на нем – напоминание о прошлом, о тех временах, когда бедная девочка пыталась примириться с произошедшим, с тем, что с ней сделал гадкий старик. Я не сомневалась, что именно гадкий...

– Бедная моя... бедная моя подружка! – всхлипнула я, садясь на траву рядом с Инессой. – Что же они с нами сделали!

Она посмотрела на меня какими-то дикими глазами, вмиг превратившись в прежнюю Инессу, и неожиданно засмеялась.

– Что ж ты все причитаешь! – с веселой укоризной, которой я от нее совсем не ожидала, произнесла она. – На платок...

– Как же это все произошло? – продолжая всхлипывать, спросила я.

– Сама не понимаю, – пожала она плечами. – Но я очень хорошо помню тот день... когда это все впервые произошло. Вернее – вечер... какой-то бесконечный вечер, когда солнце никак не могло закатиться и все висело над горизонтом, ярко-алое, раскаленное. Видишь, я все помню... Он ходил гулять, как всегда, потом вернулся – Николай Александрович, – надел носки, шерстяные, тапочек не надевал (помню все, все, но ничего не понимаю!), стоял так, чуть пританцовывая, у книжного шкафа, водил пальцем по переплетам, наверное, хотел что-нибудь почитать. Дверь была полуоткрыта... Я ребенком часто ходила по соседям, зашла к нему, спросила о книгах, потом стала вертеть в руках этого котенка...

– Какого котенка?

– Да ты его видела... из камня. Он мне его подарил. Потом, перед смертью уже... Говорил, что это какая-то ценная вещь, Челлини-Беллини, но, я считаю, все ерунда... он подарил мне еще одну вещь, более ценную – я думаю, серебряный медальон с портретом французского офицера. Вот это раритет! Но я никогда не продам, не отдам, потому что... впрочем, я отвлекаюсь, дело не в этих вещах, я просто упомяну, что на этом медальоне изображен предок Николая Александровича, война с Наполеоном и все такое...

– Вот это да! – ошарашенно произнесла я. – Действительно, антикварная вещица... Франсуа Боле?

– Да, придем домой, еще раз покажу... Так вот, мы стояли возле книжного шкафа, болтали о книгах – об Иване Бунине, как сейчас помню, – я вертела в руках этого котенка, дверь была открыта, солнце никак не хотело заходить, пылало в окне, точно нарыв какой... и вот тогда-то все произошло. Нет, ты не плачь – никакого принуждения с его стороны не было, просто в один момент мне пришло в голову, что человеческое тело – это только оболочка, а там, внутри, человеческая суть чистой, свежей и неизменной сохраняется всю жизнь, как бабочка в коконе. Я помню, подумала тогда, каким должен быть Николай Александрович, что он, наверное, очень интересный мужчина и совсем не старый... Да, он выглядел стариком – в его-то годы! – но я вдруг перестала замечать его возраст, что он совершенно лысый, в этой своей дурацкой тюбетейке, с которой никогда не расставался, в шерстяных носках – таких неромантичных. Я поставила котенка обратно на полку и положила ладонь на его лицо. Я закрыла глаза и увидела его настоящего – прекрасного, жестокого, благородного до патологии, никогда никого не любившего... Все в доме знали его историю, знали о том, что он из известного дворянского рода, был юнкером во время революции, воевал на стороне белых, потерял почти всех, единственный оставшийся из родных – брат – эмигрировал в Константинополь. Он был один, совершенно один, всегда и во всем... герой-одиночка, бросивший вызов всему миру, времени... и я, девочка-подросток, которой едва исполнилось четырнадцать. Знаешь, хоть я и мала была тогда, но женская сущность проявляется очень рано – я вдруг поняла этого человека, я поняла, что мне нравятся именно такие мужчины. Бойся женщины с самого ее рождения, бойся мужчины до самой его смерти...

Я хотела было спросить про Владимира Ильича, но промолчала. Облака над нашими головами разошлись, солнце начало припекать, хотя вечер был все ближе, но я ничего не замечала.