Викинг. Страсти по Владимиру Святому - Наталья Архипова

– Что не так с ногами Ярослава?

– И об этом тебе донесли…

– Нет, сам заметил. Ты слишком крепко его держала.

– Скажешь князю, что у моего сына слабые ножки?

– Рогнеда, я не враг тебе.

Она резко повернулась, глаза оказались напротив глаз Добрыни, в зеленых очах княгини-рабыни металось пламя ярости:

– Так скажи своему князю, он тебя слушает, чтобы отпустил меня с сыновьями в Полоцк!

Добрыня устало покачал головой:

– Слушает, конечно, больше, чем тебя, но куда меньше, чем хотелось бы. И в Полоцк тебе нельзя, рано еще.

– Почему?

– Ты станешь легкой добычей.

Она в ответ фыркнула как рассерженная кошка:

– Я никогда легкой добычей не была, даже для твоего князя!

– Не была. Но у тебя дети, и этим ты слаба. Пока слаба. Станешь сильна, когда они вырастут.

Он был прав, тысячу раз прав! Не будь Изяслава, Рогнеда убила бы князя Владимира еще там, в Полоцке, вышла бы на поле боя вместе с братьями и даже без оружия голыми руками задушила за родителей. Но трое мальчишек, для которых она единственная защита, связывали не только руки и ноги – саму жизнь. Добрыня сказал верно – пока сыновья не подросли, она никто, и дело не в отрезанных волосах или необходимости кланяться, она не может противиться, чтобы не навредить им.

– Ты знаешь мою историю?

– Какую? – удивилась Рогнеда.

– Знаешь, кто я?

– Уй князя…

– Это не все. Слушай меня внимательно и постарайся понять, что услышишь. Ты хочешь, чтобы возродилось полоцкое княжество?

Конечно, это могла быть просто хитрость, чтобы обвинить Рогнеду в желании бежать, навредить князю Владимиру или просто непослушании, но ей почему-то показалось, что синие глаза Добрыни не лгут.

– Хочу.

– Когда-то много лет назад княгиня Ольга разорила Древлянскую землю и сожгла Искоростень. Не буду рассказывать почему, не о том речь. После этого столицей стал Овруч. Погиб и князь Мал, и вся наша семья, кроме двоих – меня и Малуши. Можно было попытаться убить маленького тогда княжича Святослава, навредить как-то еще, погибнуть с честью, но я решил иначе. Я хотел возродить Древлянскую землю, отомстить за свой род и своих родных. А для этого нужно было не только выжить, но и стать сильней.

Добрыня встал, подошел к небольшому оконцу и долго смотрел в него, хотя увидеть что-то вряд ли мог – бычий пузырь, которым оно затянуто, не слишком прозрачен. Разве что видел свое прошлое или свои мечты…

Рогнеда молчала потрясенная, никто, даже отец, любивший младшую дочь больше других детей, не разговаривал с ней так откровенно.

– Для этого понадобилось стать рабом и сестру сделать рабыней. Мы стали. Рабами у княгини, погубившей наших родных, стали. И верно служили, пока Малуша не превратилась в красивую женщину, а княжич Святослав в юношу. Малуша не раз могла выйти замуж, ключница княгини не просто рабыня, она особенная. Но моя сестра знала одно: она должна родить сына от Святослава. Только этот ребенок мог стать не рабом, но княжичем и продолжить наш род. И родила. Но мы просчитались. Рождения Владимира княгиня Ольга Малуше не простила, хотя ничего поделать с внуком не могла. Она удалила Малушу насовсем, а меня поставила рядом с Владимиром. Знаешь, сколько лет я ждал его рождения, а потом когда он станет киевским князем?

Рогнеда недоверчиво поинтересовалась:

– Ты предлагаешь мне столько же лет копить силы для мести князю Владимиру?

Добрыня довольно хохотнул:

– Ты умная женщина, даже умней, чем я ожидал. Да, я много лет копил силы для мести и сумел сделать последнего древлянского княжича князем Киевским. Но от тебя единственная месть, которую приемлю и допущу, – если ты вырастишь из сына умного, сильного князя полоцкого и мой глупый племянник поймет, что ты лучшая женщина, встретившаяся ему в этом мире, встанет перед тобой на колени и признается, что любит.

Рогнеда против собственной воли полыхнула смущенным огнем, вызвав у Добрыни улыбку.

– Ты была княжной и теперь княгиня, Рогнеда дочь Рогволода, даже если этот глупец зовет тебя иначе. Но твое время еще не пришло, жди и готовься. Ты молодец, что учишь сыновей тому, чему должен учить отец. Только не внушай ненависть к нему, это разрушит и их души тоже. Будь умней князя, княгиня, мы с тобой еще много хороших дел сделаем. А пока терпи. Чем смогу – помогу, постараюсь, чтобы Владимир как можно скорей понял, какова ты на самом деле и что он любит тебя.

Добрыня поднялся:

– А теперь мне пора. Подумай над моими словами, но никому о нашем разговоре не рассказывай, даже отцу своих детей. Я пришлю хорошего знахаря, посмотреть ноги Ярослава. Давно у него так?

– Одна ножка только. Наступать больно, он старается не ходить. Это с рождения.

Добрыня кивнул.

– Поеду.

– Доброго пути…

Уже садясь на коня, дядя князя вдруг наклонился к стоявшей рядом Рогнеде:

– А волосы отрасти, так хороша, но с длинными волосами, думаю, все же лучше…

Глядя вслед удалявшемуся Добрыне, Рогнеда пыталась понять, что же ей теперь делать с этим советом и этим знанием.

Добрыня сказал, что князь ее любит…

– Нужна мне его любовь! – дернула плечом женщина. Но забыть об этих словах уже не могла.

Она ненавидела Владимира за унижение, за насилие, за убийство своих родных и гибель своего рода. Ненавидела настолько, что готова была убить. И одновременно… желала. Против своей воли, против здравого смысла, против собственной жажды мести. Ее тело желало его, но не того мальчишку, что обесчестил ее во время первой встречи, а Владимира-варяга – сильного, жестокого, даже безжалостного. Так бывает… Говорят, что от любви до ненависти всего один шаг, но ведь и обратно тоже.

Это не была любовь светлая и радостная, скорее любовь-ненависть, та, которая добром никогда не кончается.

Еще в Новгороде снились голубые как васильки глаза, его руки, его властные губы. Рогнеда хорошо понимала Алохию, испытавшую власть Владимира однажды и страстно желавшую повторения. Понимала беду этой женщины, ее огонь, сжигающий все внутри, но помочь ничем не могла.

Алохия тоже ненавидела мужа потому, что не могла вернуть. Да и принадлежал ли Владимир новгородской жене в действительности? Разве что по закону, который над князьями не властен.

Близость с Владимиром Рогнеду не радовала, он чувствовал ее внутреннюю силу, всегда старался сломать, а она понимала, нутром чувствовала, что стоит поддаться и станет никем, будет выброшена, как Алохия, как десятки других. Она и не против, если бы после того отпустил с детьми в Полоцк. Пусть было бы тяжело забыть, бороться со своими снами и желаниями, но готова и на это. Но ведь не отпустит.