Любовь и смерть Катерины - Эндрю Николл

его молодой двойник. Но и у него не наблюдалось никаких шрамов. Сеньор Вальдес вернулся в ванную.

Он подошел к зеркалу вплотную, встал так, что его лицо почти касалось влажной поверхности стекла. Не было у него шрама. Он вернулся в кабинет, снял с полки все до единой книги, надел очки, которыми много лет не пользовался, и начал рассматривать свои портреты. Конечно, они отличались друг от друга, поскольку были сделаны в разные годы и в разных местах. Но их объединяло одно — отсутствие шрама.

Оставив на полу гору книг, сеньор Вальдес задумчиво пошел к телефону.

Ему пришлось ждать очень долго, пока на другом конце провода не сняли трубку, и тогда он спросил:

— Мама, у меня на губе есть шрам?

* * *

— У тебя редкий дар коллекционировать моменты счастья.

— Ты права, — сказала Катерина. — Но я знаю ваши уловки. Ты сейчас наговоришь кучу общих слов, да так, что не придерешься, и оставишь с носом. А я-то надеялась, что ты откроешь мне будущее. По-настоящему!

— Шшш, помолчи, — сказала Эрика. — Циники и Фомы Неверные негативной энергией блокируют каналы информации.

Катерина опустилась грудью на стол и вгляделась в свою протянутую руку, повернутую кверху ладонью.

— Видишь ли, это делает твои предсказания еще более сомнительными. Как-то не совпадает с научными методами исследований. Два плюс два всегда равняется четырем, даже если ты занимаешься сложением перед целой толпой неверных, так сказать, Фом. Ладно, расскажи о чем-нибудь другом.

Она взглянула на свою узкую ладошку, испещренную тонкими линиями, бугорками и складочками, и вспомнила ком земли, что несколько недель лежал на подоконнике у открытого окна, пока не застыл в камень и не рассыпался в прах, превратившись в миллион крошечных пылинок. Вот и все, что осталось от человеческой жизни — земля к земле, пыль к пыли, улетела, подхваченная порывом утреннего ветра, и первый же дождь снова вогнал ее в поле. И ничего больше нет, даже следа отцовских пальцев.

— Так, посмотрим… Ага. В твоей жизни появился новый мужчина.

— Об этом мы с тобой толкуем уже два часа!

Эрика взяла ее руку кончиками пальцев, раскрыла ладонь, расправила на столе словно готовый к вскрытию труп в анатомическом театре. Какая все-таки у нее белая кожа, какая мягкая! Папины руки были темные, загорелые до черноты, покрытые рубцами, и ссадинами, и мозолями, твердыми, словно камень. Но как нежно он всегда обнимал ее!

— Что ж, я могу сказать, что ты уже дала ему больше, чем он заслуживает.

Свободной рукой Катерина взяла стоящий на столе бокал красного вина и сделала задумчивый глоток.

— Неужели ты видишь это?

— Да, вижу, у тебя все на руке написано.

— Посмотри другую.

— Нет, при гадании используют только левую руку. Всегда левую.

— Значит, ты правда прочитала это по линиям?

— Да, и линии не лгут.

Катерина осушила бокал.

— Ты же не ждешь от меня комментариев по этому поводу?

— Конечно, жду! Если ты мне ничего не расскажешь, как я могу знать, что ты затеваешь?

— Что я затеваю, касается только меня.

— Что ты говоришь? Я же твоя подруга! Сама подумай: ты исчезаешь в замке Синей Бороды, но что самое удивительное — возвращаешься оттуда живой! Ты просто обязана мне все рассказать, иначе я умру от любопытства.

— О таких вещах не говорят. Это личное. — Катерина улыбалась. Она не обиделась и не хотела обидеть подругу, но голос ее был тверд.

— Личное? Ты что? Я же тебе всегда все рассказываю!

— Бог с тобой, Эрика! Будто тебе есть о чем рассказывать.

— Ну да, я знаю, что живу, как монашка, не в этом дело. Если ты мне не расскажешь…

— Что тогда?

— Если не расскажешь, мне придется… самой все придумать!

— Так в чем же дело? Придумай.

— Не волнуйся, придумаю. С такими пикантными подробностями, что тебе и не снилось!

— Сомневаюсь.

Эрика изобразила на лице смятение и закрыла ладонью рот, как бы подавляя крик ужаса.

— Боже, послушать тебя… Даже слов нет! — Она подождала, но, когда поняла, что Катерина не собирается продолжать, обиженно надула губы. — Так ты что, действительно мне ничего не расскажешь? Подруга называется!

Катерина засмеялась и налила себе еще вина.

А в это время, бесшумно пролетая мимо выкрашенных белой краской заборов, сеньор Вальдес катил в своей роскошной зеленой машине в сторону Загородного клуба любителей игры в поло. И если бы он слышал слова Катерины, то, безусловно, высоко оценил ее умение хранить секреты.

Дело в том, что сеньор Вальдес строил свою карьеру на слухах, сплетнях и устных рекомендациях. Кто помогал ему в этом? Экзальтированные профессора, что в душных университетских аудиториях наперебой расхваливали его книги, хотя сами не понимали толком, о чем ведут речь; студенты, что в дешевых съемных квартирах просиживали ночи напролет, обсуждая его романы и грезя о собственных шедеврах, которые им не суждено создать, ну и, конечно, женщины. Женщины окружали сеньора Вальдеса с детства. Они собиралась парами или группами в гостиных, в дорогих кафе и ресторанах, в будуарах и парках и обсуждали сеньора Вальдеса полушепотом и с таким страстным восхищением, что литературным критикам было до них далеко.

— Но только, дорогая, никому ни слова, поклянись!

— Да я скорее умру, чем проболтаюсь!

И с каждым страстным словом, произнесенным шепотком, с каждым секретом, раскрытым подруге около горшка с геранью или на террасе за чашечкой кофе, его репутация крепла и росла, пропорционально количеству женщин, жаждущих его объятий. Он давно стал объектом такого же вожделения, как сумочка известного дизайнера или туфли на особом каблуке, без которых в этом сезоне обойтись просто невозможно. Дамы не смогли бы показаться в обществе с высоко поднятой головой, если бы не провели ночь, две ночи или неделю ночей с сеньором Вальдесом. Конечно, в конце игра предполагала разбитое сердце, и время от времени очередная красотка делилась душевными переживаниями с умирающими от зависти подругами. Все обо всем знали. И он знал, что они знают. Дамы из высшего общества не ведали слова «стыдливость».

Они были вульгарны, как рвущие трупное мясо стервятники.

— Ну что, признайся, со мной тебе было лучше, чем с Летицией? — спрашивала та, что следовала за Летицией.

— О, я знаю, что этого ты не делал с Эстеллой. Она тебе не позволила. Она сама мне сказала, — томно бормотала следующая.

Это циничное бормотание… Они говорили о нем, как о поло-пони, сравнивали с другими самцами, обсуждали размеры, оценивали технические параметры. Конечно, он играл по тем же правилам, выбирая девушку на ночь в тенистом саду дома мадам