Дальняя командировка - Фридрих Незнанский

Далее, третье. Да, отдельные лица, даже на уровне заместителей министра, хотели бы спустить это дело на тормозах, ограничиться мелкими взысканиями для ру­ководства ведомства и, как обычно, примерно наказать нескольких стрелочников-исполнителей. И тем ограни­читься, не раздувая вселенского пожара.

Но уже сделана основная ошибка, которая вряд ли позволит включить эти самые «тормоза». И заключается она прежде всего в безграмотном и даже, можно сказать, преступном указании губернатора «перекрыть дыхание» средствам массовой информации, а особенно — право- защитницам, поспешившим сюда за жареными фактами. И вместо толковых разъяснений со стороны руководи­телей, помощи и, пусть даже отчасти, вполне уместного покаяния они стали свидетелями безудержного провин­циального самодурства. О чем немедленно и раструбили по всему белу свету.

Ну и, наконец, четвертое. На этом фоне, по большо­му счету, говорить о том, что все, глядишь, и образуется как-то, нельзя. Глупо так думать, если речь уже на самом высоком уровне всерьез зашла об ответственности ответ­ственных лиц, а не мелких стрелочников. Вот так сфор­мулировали в Кремле.

Но выход все же есть. Не всеобщий, равно обвиняю­щий или, напротив, обеляющий всех виноватых, — это­го не будет, а вот если подойти к вопросу выборочно, тог­да, кто знает, может и быть, очень может. Только дело это тонкое и тем, кто привык решать проблемы взмахом топора, вряд ли подойдет...

Вот на такой ноте завершил Грязнов свой недолгий спич, после чего посмотрел на мрачного, красного Седлецкого и добавил, мягко перейдя на «ты»:

— Хотел бы услышать твои соображения на сей счет, Иван Христофорович.

Генерал долго сопел, возможно не зная, как начать оправдываться. А что вину на себя он брать не собирал­ся, было видно по его молчаливой реакции, по мере того как Грязнов излагал свои мысли.

— Ну, скажу так, что в словах твоих, Вячеслав Ивано­вич, я, к сожалению, не услышал понимания тех трудно­стей, которые мы сейчас испытываем.

— Погоди, Иван Христофорович, а разве я кому-то обещал свою защиту? Давай будем честными друг перед другом. Я рассказал только то, о чем услышал в Моск­ве — если это тебе так важно, — от министра, когда он меня сюда направлял. Наверное, я не должен был этого говорить вообще, но исключительно из чисто товарищес­ких побуждений, какие могут быть между коллегами, делающими одно дело, счел для себя возможным. Если тебе не нравится, это твое личное дело. Значит, я тебе ничего не говорил, а ты не слышал, вот и весь разговор. Но ты спросил, а я тебе честно ответил. Поэтому давай мы не будем сопли по столу размазывать и взаимно огор­чаться тем, что нас не понимают. Думать надо, Иван, как тебе самому из этого дерьма выбираться. С наименьши­ми потерями. Я в этом смысле, надеюсь, понял?

— Так и я же не обижаюсь на тебя, — поспешил «ис­правиться» Седлецкий. — Ты пойми, Вячеслав Иванович, нам изнутри многое видится иначе.

— Это я как раз понимаю, да только ты вряд ли суме­ешь объяснить это президенту. А ведь он обязательно спросит. Кстати, между нами, реакция министра на пред­ложение спустить на тормозах была неожиданно резкой и негативной. И я думаю, что тот товарищ сделал непоп­равимую ошибку.

— Если не секрет, кто это?

— Не хочу выглядеть сплетником, Иван, но почти уверен, что ты очень скоро услышишь либо прочитаешь в газете о ряде увольнений в руководстве МВД. Шоб я так жил! — Грязнов ухмыльнулся и сделал блатной жест — чиркнул большим пальцем по зубам.

Ему в какой-то момент показалось, что Седлецкий, «тронутый до глубины души» его искренностью, начнет и сам колоться, но тот оказался хитрее:

— А что, Вячеслав Иванович, я смотрю вот, что у тебя уже составилось личное твердое мнение о наших делах — не важно, нравится мне это или не нравится, будем объек­тивными. Так, может, ты заодно уж и поделишься свои­ми соображениями на этот счет?

— Отчего ж не поделиться-то? — улыбнулся Гряз­ное. — Охотно это сделаю. Сказав «а», надо говорить и «б». Но чтобы мне не быть голословным, давай вернемся к этому вопросу позже. Я Сане позвоню, наверняка и он умный совет подкинет. Ближе к вечеру, я не возражаю. Ну что, еще парок примем?

— А с удовольствием! У меня тут и свежий веничек приготовлен...

Главный разговор они решили, не сговариваясь, про­должить после ужина.

А пока Грязнов вышел наружу — подышать воздухом. Хозяин с хозяйкой, сохранившей отчасти былую деви­чью красоту пятидесятилетней татаркой (вот откуда здесь национальные детали!), в это время командовали при­слугой, накрывавшей в холле парадный стол.

Заодно Вячеслав Иванович позвонил и Турецкому. Рассказал, где он и чем занимается. Идею свою выдал в самом общем плане. Александр Борисович в свою оче­редь так же коротко проинформировал о собственных делах, о собранных материалах, посещении больницы и результатах этого посещения, а затем одобрил грязновский подход к делу и добавил, что Седлецкого надо будет максимально активно задействовать себе в помощники.

В районе предстоят аресты, и его волевая поддержка окажется крайне необходимой. Иначе местные, да и об­ластные власти, немедленно воспримут инициативы мос­ковской группы в штыки. А нужны смирение и послу­шание. Нет, пусть они в узких своих компаниях ругают­ся и клянут москвичей сколько угодно, но официально должны строго исполнять все без исключения указания руководителей оперативно-следственной группы. Так что вперед, Славка! Родина тебя нипочем не забудет.

За ужином болезненной темы практически не каса­лись. Хозяйка была приветлива и гостеприимна, — ве­роятно, присутствие высокого гостя из Москвы в доме казалось ей какой-то гарантией спокойствия и семейной стабильности. И она всячески это подчеркивала, даже деланно обиделась, узнав, что Вячеслав Иванович уже однажды побывал в этих краях, а вот посетить их с му­жем не удосужился. Поэтому с Грязнова немедленно взя­ли твердое слово, что в будущем больше подобных упу­щений не случится. Пошутили, посмеялись, посплетни­чали о московских модах и последних событиях столич­ной жизни и закончили ужин к взаимному удовольствию.

Вячеслав Иванович заметил, что в доме верховодила хозяйка, а генерал только делал вид, что он тут главный. Что ж, в каждой семье свои заморочки. А вообще-то, мелькнула мысль у Грязнова, было бы, наверное, непло­хо, если бы Иван проговорился жене, рассказал об их беседе с московским гостем. Как женщина практичная, она уж точно подскажет мужу правильное решение. А что, надо будет при случае намекнуть ему об этом...

И вот Седлецкий, который, видимо, уже тяготился неизвестностью — он же наблюдал из окна дома за про­гуливающимся своим гостем, разговаривающим по те­лефону, — предложил выйти из-за стола, пока хозяйка приготовит чай и десерт, и снова прогуляться, но подаль­ше — до воды и обратно. Хорошая прогулка перед сном — самое полезное дело.

Не стал он тяготиться и ожиданием, когда Грязнов соизволит наконец начать делиться своими соображени­ями. Да и выпитый за ужином коньячок тоже по-своему торопил развитие событий.