Иллюзия убийства - Кэрол Макклири

— Я считаю, что у вас очень миленький носик. И что его могут оторвать, если вы будете и впредь совать его куда не следует.

Когда я возвращаюсь в гостиницу, Сара и Фредерик ждут меня у входа в ресторан. Они увлечены беседой, как давние друзья.

Изобразив на лице уверенную улыбку, я позволяю Фредерику вести нас обеих в ресторан. Я полна решимости не обнаруживать ненавистные мне чувства ревности и неполноценности — даже если меня подвергнут китайской казни «тысячи порезов».

— Я останавливался в этом отеле ранее, — говорит Фредерик. — Кухня у них очень хорошая.

— Тогда вы будете заказывать, — решает Сара. — Мы в этом деле несведущи.

Господи, она действительно умеет согревать сердца мужчин! Вуаль снова скрывает ее лицо. Жаль, что она не сделала этого раньше. А еще лучше, если бы ей, как фон Райху, вообще не досталось номера в «Ориентале».

Нелли — птичка-невеличка, Нелли — птичка-невеличка…

В ресторане комфортная прохлада, и обстановка не уступает другим помещениям гостиницы по части живописной величественности. Небольшие столы изящно сервированы и украшены растущими на Цейлоне цветами богатой колоритной гаммы и изысканной формы, но лишенными аромата. Мне это особенно приятно, поскольку, непонятно почему, многие цветочные запахи вызывают у меня головную боль. Вероятно, я унаследовала подобную странность от мамы, которая никогда не пользовалась духами.

Над нашими головами, на небольшом расстоянии от столов, висят длинные полотнища, прикрепленные к бамбуковым палкам. Фредерик говорит, что эти конструкции называются «панкха». Они раскачиваются посредством веревочных блоков мужчинами и мальчиками и создают прохладный ветерок в помещении, благодаря чему гости пребывают в атмосфере еще большего комфорта.

Пока Фредерик отвечает на вопрос Сары о красивом волнорезе, который мы видели, когда подплывали к Коломбо, я смотрю вокруг, впитывая атмосферу и аромат экзотических блюд. Вдруг мою мечтательность прерывает восклицание Сары и хлопок в ладоши.

— Я была бы очень рада! — восторгается она.

— После ужина, примерно в девять, самое подходящее время, — говорит мне Фредерик.

— Извините. Я задумалась.

— Сегодня вечером состоится представление иллюзионистов, и я уверен: вам обеим понравится. И Сара хочет увидеть знаменитый волнорез. Мы можем сделать там остановку.

— Почему бы вам обоим… — начинаю я. Ощущение, что я дурнушка и нежелательный элемент, все же берет надо мной верх.

— Вы должны поехать, — настаивает Фредерик. — Такая возможность посмотреть выступление известнейших в мире иллюзионистов может больше не представиться в жизни.

— Пожалуйста, Нелли. Это так интересно, — умоляет Сара.

— Хорошо.

Единственное, что пересиливает мою ревность, — это любознательность и боязнь остаться не удел. Матушка говорила, что она никогда ни в чем не ограничивала меня, когда я была ребенком, моя же боязнь оказаться вне игры происходит от того, что я была самой младшей из тринадцати детей в семье.

Когда я поднимаюсь по лестнице к себе в номер, мне вдруг приходит на ум неожиданная мысль.

Сара пришла на ленч в вуали.

Она всегда носит ее на людях.

Но когда актриса встретила Фредерика и меня в гостиной отеля, она держала вуаль в руке.

Почему столь легко узнаваемая женщина сняла вуаль?

На этот вопрос я нахожу быстрый ответ: она хотела, чтобы ее узнал Фредерик.

Но зачем ей нужно, чтобы он узнал ее?

Телеграмма, полученная Сарой.

Этот ответ на вопрос, почему актриса была без вуали, когда мы встретились в отеле, пришел ко мне, когда я пыталась вздремнуть перед ужином.

Она открыла свое лицо перед Фредериком из-за телеграммы.

Глупая угроза, сказала Сара. Физическая? Такая, что заставила ее завести дружбу с известным охотником, который мог бы защитить ее?

Вообще-то телеграммы с угрозой физической расправы не посылают — она не должна быть столь явной, — но, судя по тому, как Сара рассердилась, отправитель, несомненно, задался целью напугать ее. Безусловно, содержание послания вывело ее из себя и заставило встретиться с Фредериком. Тот, между прочим, был как-то связан с Кливлендом, а теперь она была связана с Фредериком. Означает ли это, что Сара связана с Кливлендом?

Дружба с Сарой не станет для меня тихой гаванью. Великая актриса имеет отношение к интриге, которая началась с инцидента на рынке и все еще затрагивает меня, протянувшись из Порт-Саида, как щупальца гигантского кальмара Жюля Верна.

Но попытки соединить воедино любовную интригу французской актрисы, восстание религиозных фанатиков в Египте и махинации сильных держав из-за контроля над жизненно важным Суэцким каналом начинают причинять мне сильную головную боль.

Поскольку старания хоть чуточку отдохнуть ни к чему не приводят, я встаю с кровати. Может быть, теплая ванна немного расслабит меня для вечера, который я собираюсь провести с красивой актрисой, явно проявляющей интерес к тому же мужчине, что и я.

Глядя на себя в зеркало, прихожу к выводу, что заставить Фредерика заметить меня в присутствии Сары я могу только одним способом: бросившись на рельсы перед приближающимся поездом. И только тогда гудок паровоза привлечет его внимание к моему изуродованному телу.

Фредерик и Сара ждут меня на стоянке экипажей перед гостиницей, когда я выхожу на улицу.

Я держусь с невозмутимым видом, но с интересом отмечаю нечто неестественное в том, как они стоят и говорят. Вместо того чтобы быть обращенными лицом друг к другу, как ведущие разговор знакомые, каждый из них смотрит немного в сторону, будто они не хотят, чтобы кто-то понял, что между ними идет беседа. Случайный прохожий даже не подумал бы, что они знакомы. Или что разговаривают.

Зачем этот спектакль? Что задумали охотник и актриса?

Мы садимся в экипаж и трогаемся в путь. Судя по количеству народа на улице, все, кто остановился в отеле и вообще живет в городе, отправились на прогулку. Дует прохладный вечерний ветер, и женщины и многие мужчины вышли с непокрытой головой.

Когда мы отъезжаем на некоторое расстояние, и другие европейцы не видят нас, Сара снимает шляпу с сетчатой вуалью, чтобы в полной мере насладиться легким бризом. Для женщины, ставшей актрисой примерно в то время, когда я родилась, она вы глядит достаточно молодой. Я невольно задаюсь вопросом, сколько же ей лет. Мне двадцать два, а ей, должно быть, на десяток больше.[27]