Солнечная буря - Стивен Бакстер

Громадная, абсолютно прозрачная линза, способная совсем немного отклонить лучи Солнца — всего на градус, а то и меньше. Но этого хватит, чтобы спасти Землю от удара солнечной бури. А линза при этом примет на себя лишь крошечную долю того фотонного давления, которое пришлось бы на абсолютно отражающую поверхность зеркала.

Роуз сказала:

— Отметим, что в данном случае нагрузка на промышленность не более серьезная, чем в случае с предыдущей конструкцией. А вот общая масса может оказаться намного меньше.

— Следовательно, мы вернулись в область осуществимых конструкторских решений? — уточнила Шиобэн.

— Угу, — просиял Бад. — Здорово!

Шиобэн снова обвела взглядом лица своих соратников. Теперь в их глазах она видела нетерпение и, пожалуй, даже жажду деятельности. Им всем нестерпимо хотелось возвратиться к своим сотрудникам и начать опробовать эту новую идею.

«Отличная команда, — с гордостью подумала Шиобэн. — Самая лучшая, какая только может быть».

Им можно было доверить новую идею, а потом останется только с волнением ждать, пока все научные выкладки будут полностью интегрированы в конструкцию и программу строительства… А к этому времени запросто может появиться какое-то новое препятствие, и тогда они снова соберутся здесь.

— Прежде чем мы разойдемся, — сказала Шиобэн, — я хочу сообщить вам еще одну приятную новость. Вполне возможно, что у меня есть решение проблемы производства нанотехники.

Все, как по команде, широко раскрыли глаза. Она улыбнулась.

— С этим повременим немного. Как только идея станет чуть более весомой, я сообщу вам подробности электронной почтой. Всем спасибо. Совещание окончено.

Дисплеи, один за другим, мигнули и погасли.

— Ну, вы даете, — ухмыльнулся Тоби.

— Надо обязательно их недокармливать.

— А насчет смарт-скина — это вы серьезно?

— Нужно будет еще хорошенько проработать эту идею, но, думаю, да — серьезно.

— Знаете, — сказал Тоби, — в математическом смысле «эль один» — это поворотная точка. Точка, где кривизна изменяет направление снизу доверху. Вот почему она является точкой равновесия.

— Я это знаю… А, поняла. Вы намекаете, что сегодня мы миновали поворотную точку в деле осуществления проекта?

— А вы как думаете?

— Я думаю, что заголовки надо оставить газетчикам. Ладно. Что там у нас дальше по плану?

В марте две тысячи сорокового года — после того как наступило и прошло еще одно унылое Рождество, а до дня солнечной бури осталось чуть больше двух лет, — Мириам Грек решила лично посетить место сооружения щита. Это означало для нее первый в жизни полет в космос.

Водитель вез ее в аэропорт Хитроу от здания «евроиглы», и она чувствовала себя немного виноватой и одновременно взволнованной, как ребенок, прогуливающий школу. Но ей так нужен был отпуск.

«Все так считают — и мои друзья, и враги», — невесело подумала Мириам.

Пригород Лондона Хитроу уже сто лет служил аэропортом, а теперь стал и космопортом. Освещенный неярким солнцем космоплан, стоящий в начале длинной взлетной полосы, снабженной сверхпрочным покрытием, выглядел как-то особенно красиво.

«Боудикка» представляла собой тонкий заостренный цилиндр шестьдесят метров длиной. На носу и хвосте располагались пугающе маленькие стабилизаторы, и даже главные крылья представляли собой короткие, сильно скошенные назад дельта-плоскости. На концах крыльев были установлены объемистые асимметричные капсулы, внутри которых находились основные ракетные двигатели — вернее, они начинали работать как ракеты в космическом вакууме, а в атмосфере Земли действовали как обычные реактивные моторы. Наружная поверхность космоплана была покрыта тускло-белой керамической оболочкой, под которой лежала блестящая черная обшивка — защита от разогрева при обратном входе в плотные слои атмосферы. Эта обшивка была изготовлена из вещества, являвшегося отдаленным потомком термальных плиток, когда-то создававших столько сложностей для достопочтенных космических шаттлов.

Несмотря на машины наземного обеспечения, облепившие космоплан, невзирая на тучи пара, вырывающиеся из цистерн, наполненных криогенным топливом, этот космический корабль и вправду выглядел так, словно принадлежал к другому миру, а на Земле оказался вследствие случайной посадки. Но это был корабль-трудяга, ветеран космоса. Его блестящая наружная обшивка была испещрена раструбами дюз контроля высоты, вокруг которых поверхность была исцарапана и вспучена. Многократные прохождения через плотные слои атмосферы оставили темные следы нагара.

Этим космопланом гордилась Великобритания. На одном борту красовался звездный круг Евразийского союза, на другом развевалось анимационное изображение Юнион-Джека, а на крыльях и на корме были изображены знаменитые концентрические кружки королевских ВВС — как напоминание о том, что эта величавая космическая птица может быть призвана и на военную службу.

Конструкция космоплана уходила корнями в восьмидесятые годы двадцатого века, в первопроходческие исследования таких фирм, как «Бритиш аэроспейс» и «Роллс-ройс». Тогда на бумаге были разработаны «пташки» с такими именами, как «Хотол» и «Скайлон». Но эти исследования оказались отложены до двадцатых годов следующего столетия, когда появилось новое поколение технологий производства материалов и конструкций двигателей. Новый рывок в космос — и в результате флотилия космопланов многоразового использования стала выгодна с коммерческой точки зрения. А когда космопланы действительно начали летать, британцы стали невероятно гордиться своими современными красивыми игрушками.

«Правильно, что выбрали женское имя», — подумала Мириам.

Этот космоплан стал самым красивым детищем британской инженерной аэронавтики со времен «Спитфайра». Имя кельтской царицы, в незапамятные времена одержавшей победу над римлянами, выбрали всенародным голосованием, но оно все же выглядело не слишком тактично теперь, во времена всеевразийской гармонии.

«Но разве лучше было бы выбрать второе имя в таблице рейтинга?» — думала Мириам.

Вторым именем было — «Маргарет Тэтчер».

И все-таки даже во времена объединения Евразии следовало уважать неискоренимую народную сентиментальность — лишь бы только эта сентиментальность впоследствии оборачивалась конструктивностью. Кроме того, как неустанно напоминал Мириам Николаус, две тысячи сороковой был годом выборов. Поэтому она приклеила к губам улыбку и позволила, чтобы ее сфотографировали на фоне сияющей обшивки космоплана.

Поднявшись по небольшому эскалатору, Мириам вошла внутрь космоплана через люк, прорезанный в округлом фюзеляже.

Она оказалась в тесном маленьком помещении. Если бы она ожидала, что внутри ее ожидает элегантность под стать прекрасному внешнему виду космоплана, она бы мгновенно разочаровалась. Двенадцать кресел стояли правильными рядами — совсем как в салоне первого класса в самолете, ничуть не лучше. Даже иллюминаторов в стенках не было.