Награда для Иуды - Андрей Троицкий

Эта болтовня закончатся ничем. Обстрелять «девятку» и грохнуть водителя средь бела дня в черте Москвы или даже в Подмосковье, когда вокруг полно машин и людей, рискованное дело. «Блейзер» с царапинами на усилителе бампера – слишком приметная тачка, чтобы не засветится, а возникни осложнения, незамеченными уйти на ней от возможной милицейской погони. Наверняка водитель джипа получит указание следовать за Мальгиным, выяснить, куда он направляется и, если повезет, и «девятка» ненароком заедет в тихое безлюдное место, действовать по обстоятельствам. Короче, применить оружие. Или взять Мальгина живым.

Выехав на Кольцевую дорогу, он решил, что настало время перекусить, вытащил из пакета пирожок, надкусил его и, опустив стекло, выбросил на дорогу. Пища оказалась несъедобной. Тесто еще ничего, но мясная начинка приготовлена из жилистого мяса бродячих собак. Пришлось ограничиться парой глотков минералки и пластинкой жевательной резинки. Мальгин выбрал средний ряд и среднюю скорость. Через некоторое время свернул на Дмитровское шоссе, прибавил газу, но преследователи не отставали, по-прежнему выдерживая приличную дистанцию. Гоняться с «Блейзером» не имеет смысла. Джип хоть и весит две тонны, но это весьма резвая машина, потому что у него автоматическая коробка передач и двести лошадей под капотом.

Мальгин вытащил мобильный телефон, набрал домашний номер Елисеева, но тут вспомнил, что сегодня воскресенье, и хозяин «Каменного моста» наверняка укатил на дачу. Однако трубку сняли после второго гудка. Голос Максима Павловича звучал напряженно.

– Приветствую тебя, – сказал Мальгин. – Есть новости.

– Новости? – переспросил Елисеев. – Хорошие или плохие?

– Ну, это как посмотреть. Со мной связался наш общий друг. Оставил сообщение. Так вот, он утверждает, что не имеет никакого отношения к тому ночному инциденту. Я его за язык не тянул, он сам позвонил мне.

– И ты ему веришь? На слово веришь этому мерзавцу?

– Пожалуй, готов поверить.

– Но почему?

– У меня было время все обдумать. Вспомни обстоятельства нашего дела, сопоставь факты. И ты, возможно, придешь к тому же выводу.

– Я постараюсь все вспомнить, – Елисеев усмехнулся и нервно покашлял в трубку. – А как у тебя с деньгами? Поиздержался наверное?

– Да, были кое-какие траты.

– Денег я могу дать, – неизвестно чему обрадовался Елисеев. – Ну, сколько надо. В разумных пределах, конечно. Деньги это не проблема, особенно если они пойдут на благое дело. Давай встретимся, поговорим и заодно уж с бабками все утрясем. Мне не терпится поговорить с тобой открытым текстом. Может, завтра?

– Не знаю, не могу обещать, – ответил Мальгин. – На сегодня у меня одно мероприятие намечено. Не знаю, чем оно кончится. Короче, это не телефонный разговор. Я еще позвоню.

– Подожди, подожди, – вскрикнул Елисеев, но его уже никто не слушал.

* * *

Елисеев положил трубку, посмотрел на двух оперативников и технаря из ГУВД, обступивших его письменный стол, слушавших разговор по параллельной линии. Николай Рыбаков, закрыв глаза, покачал головой. Он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, потряс кулаками в воздухе.

– Слушай, Елисеев, ты что, тупее маминой задницы? – тихо спросил он и тут же перешел на крик. – Мы почти сутки занимаемся с тобой, учим каждое слово, что ты должен сказать. Каждую интонацию. А ты порешь какую-то херню, отсебятину несешь. Зачем ты стал назначать ему встречу?

– Но я хотел, как лучше. Он собирался дать отбой.

– Мальгин сам должен предложить встретиться. Его инициатива, не твоя. Ты все испортил. Ты облажался, как последний кретин.

– Кроме того, ты кашлял в трубку, – добавил второй опер, по имени Игорь, фамилия которого Елисеев так и не запомнил. – Я сто раз сказал тебе, что кашлять во время разговора нельзя. Ты русский язык понимаешь или мне переводчика вызывать? Ты говорил слишком тонким, нервным голосом. Ты уперся с этими деньгами, как баран, стал настаивать на встрече. Будто это тебе бабки понадобились, а не Мальгину. У него были траты, не у тебя…

– Говоришь ему, говоришь, – заорал Рыбаков. – Как о стенку горох. Все от балды отлетает. Я однажды работал с одним умственно отсталым стариком, так этот дед в сравнении с тобой просто великий мыслитель, Гегель, мать его, Спиноза. Он с десятого раза запоминает, что ему говорят. Ты с сотого раза ничего запомнить не можешь. Тупица чертова.

– Но я разволновался, – Елисеев проглотил все обиды. – Простите. Я не справился с собой.

– Разволновался? – протрубил Рыбаков. – Ты сидишь у себя дома, на мягком кресле под защитой вооруженных милиционеров. Так какого хрена тебе волноваться? Нет, я не могу работать с этим куском дерьма. С обезьяной легче найти общий язык, чем с ним.

– В следующий раз я обязательно…

– Следующего раза может не быть, придурок, – Рыбаков плюнул на ковер. – Осел. Тупица.

Елисеев обхватил ладонями голову, которая готова была разорваться от боли, как граната. Рыбакову показалось, что хозяин квартиры хочет заткнуть уши, чтобы ничего не слышать.

– Нет, ты послушай, – заорал опер в самое ухо. И выдал трехэтажную матерную тираду.

– Номер абонента установить не удалось, – тихо сказал технарь из ГУВД, мрачный мужчина лет пятидесяти. – Но можно утверждать, что звонок произвели с мобильного телефона. Вероятно из автомобиля, объект находился в движении. Черт, у него какая-то хитрая трубка.

Крики оперов стихли. Рыбаков рухнул на кожаный диван, вытянул босые ноги и тихо застонал. Игорь опустился на стул и стал молча листать журнал для мужчин, внимательно разглядывая цветные фотографии голых девиц. Елисеев поднялся из кресла, на ватных ногах прошел коридором до туалета, заперся изнутри. Не спуская штанов сел на унитаз. Прикуривая сигарету, он наблюдал, как пальцы, дрожавшие крупной дрожью, долго не могли справиться с зажигалкой, повернуть колесико.

Елисеев втянул в себя табачный дым, закрыл глаза. Почему он, человек с положением, проживший сорок с гаком лет, должен у себя дома терпеть издевательства этих людей, выслушивать их оскорбления, «тыканье». Он помогает следствию, он согласился делать то, что скажут менты, он пустил их в свою квартиру, хотя мог послать подальше. Кормит, поит… И вместо слов благодарности слышит отборную матерщину. Откуда эта ненависть, это презрение к нему? Елисееву хотелось разрыдаться, он сдержал себя мыслью о том, что менты очень обрадуются этим слезам, очередному проявлению его слабости. Он подумал, что следует вызвать адвоката Михаила Адамовича, опытного, умудренного опытом юриста. Пусть присутствует в его квартире, до тех пор, пока здесь находятся менты. Пусть все видит, слышит и записывает. Но Елисеев тут же отогнал эту мысль. Пожалуй, оперативники впадут в ярость, едва он заикнется об адвокате. И Адамычу достанется. Намылят ему шею и спустят с лестницы.

Сейчас Елисееву вспомнилась прошлая ночь. Опера настояли на том, чтобы он лег не в спальне, а в кабинете. Вдруг Мальгин среди ночи позвонит. Сами устроились в соседней смежной комнате, которую хозяин квартиры именовал библиотекой только потому, что там стоял полупустой книжный шкаф, на дне которого пылились стопки эротических журналов. Дверь закрыть не разрешили, будто боялись, что, оставшись один, Елисеев удавится на подтяжках или брючном ремне, а то и в открытое окно сиганет. Страдая от головной боли, он лежал в темноте с открытыми глазами, он так вымотался за день, так устал, что не мог заснуть.