Чисто царское убийство - Андрей Гончаров

При этих словах капитана лицо Шафирова сперва смертельно побледнело, а вслед за тем густо покраснело. Он захрипел, пошатнулся, схватился за горло.

Углов даже испугался, что переборщил, добиваясь нужного эффекта. Шафирова, подозреваемого в этаких вот смертных грехах, сейчас хватит инсульт.

Однако барон кое-как справился с внезапным потрясением и, запинаясь, произнес:

– Как?.. Что значит уморили? Государь сам умер!

– Нет, не сам! – твердо заявил Углов. – Впрочем, погоди далее говорить. Тут дело государственное, сугубо тайное. Нижним чинам сие слушать не положено. – Капитан повернулся к солдатам и распорядился: – Вниз ступайте! В прихожей караул нести будете! В дом никого не пускать, наружу никому не выходить!

Служивые, толкая друг дружку, покинули кабинет. За ними вышел и Дружинин.

Солдат этих Игорь нашел вчера, походив по петербургским кабакам. Двое были и правда солдаты, только отставные, оставившие службу по ранению. Еще пара – мелкие чиновники, жившие на грошовое жалованье, плюс к тому имевшие пристрастие к зеленому змию. Дружинин пообещал им щедрое вознаграждение и уговорил их принять участие, как он уверял, в дружеском розыгрыше.

Однако знать подробности этого дела ряженым не стоило, да и нужды в них больше не было. Дружинин должен был сейчас провести с ними расчет, принять от них мундиры, купленные на толкучке, и вернуться, чтобы принять участие в допросе.

А тот фактически уже начался. Везти хозяина куда-то нужды не имелось, да и некуда было друзьям его отправить.

– Итак, объявляю тебе, Петр Шафиров: ты обвиняешься в том, что, боясь новых преследований со стороны государя нашего Петра Алексеевича, задумал его отравить. Сие намерение ты осуществил с помощью подручных, каковых нам надо установить, – провозгласил Углов, когда за солдатами закрылась дверь.

– Но позвольте! – воскликнул Шафиров. – Как я мог исполнить такое злодейство, ежели в то время находился вдали от столицы, в Нижнем Новгороде, в ссылке? Существовал, яко нищий, вместе с семьей на тридцать три копейки в день! А семья у меня немалая – кроме жены, еще пятеро дочерей и сын. Да слуги. Как мы только выжили, ума не приложу! Какие еще заговоры?

– А такие, что ты на императора, который тебя чинов и званий лишил, затаил злобу, – объяснил Углов. – И задумал ему отомстить. Для чего приобрел отраву и нанял особу, которая должна была это зелье государю вручить. А то, что ты в Нижнем безвылазно пребывал, не сильно тебе мешало. Для сношений со своими сторонниками в Петербурге ты использовал своего брата Михаила и сына Исайю, коего только сейчас упомянул. На то у нас показания имеются от людей, кои были свидетелями твоих воровских деяний. Что на это скажешь?

– Что я скажу? Напраслина все это! – выкрикнул Шафиров, и кровь вновь прилила к его лицу. – Давай, милостивый государь – жаль, не знаю твоего имени, поелику ты не представился, – с самого начала начнем. Мог ли я желать моему государю Петру Алексеевичу какого мщения или иной пагубы? Никогда! Да, я был низвергнут с высот власти. Но кем? Разве государь был тому причиной? Нет, это все Алексашка Меншиков да обер-прокурор Скорняков-Писарев устроили за то, что я их воровство открыл. Они суд Сената надо мной учредили, и тот меня к смерти приговорил. Но я даже на сенаторов зла не держу, поелику был виноват, не отрицаю. Брал деньги из казны, от купцов и от помещиков. Было за что меня смертью казнить! Но ведь государь сего не сделал! Это ведь он, Петр Алексеевич, повелел заменить казнь ссылкой в Сибирь. А потом, когда меня уже в хладные края везли, еще смягчил наказание, повелел оставить в Нижнем. За что же я стал бы ему мстить?

– Ну, иногда и за меньшее наказание мстят, – заметил Углов. – Это уж какой у человека характер. А у тебя, барон, нрав невоздержанный, буйный. Про то всем известно.

– Да, тут ты верно сказал, – согласился Шафиров. – Характер у меня дурной. Но своего государя я никогда не предавал, всегда был ему верен! И это тоже всем известно. Ведь я Петра Алексеевича во всех его походах сопровождал, хотя комплекция моя не способствует такой жизни. В злосчастном Прутском походе был, когда турки нас окружили и все мы лютой смерти ждали. Я тогда вызвался заложником у басурман остаться, только чтобы государь и государыня с армией могли назад в Россию вернуться. Нет, я никогда не поднимал руку на своего императора!

На этот раз Углов не стал ничего говорить, уличать хозяина в чем-то еще. Вместо этого он повернулся к Ване и встретился с ним глазами. Кириллу важно было понять, насколько правдивы показания Шафирова, данные на этом, самом первом этапе допроса.

Ваня понял невысказанный вопрос товарища, чуть придвинулся к нему и прошептал:

– О том, что Петр был убит, а не умер, он знал, но сам участия в покушении не принимал.

Это в корне меняло весь дальнейший план действий. Выходило, что барон тоже непричастен к убийству императора. Однако это не означало, что допрос уже пора прекращать. У Шафирова можно было еще кое-что узнать.

Между тем сам хозяин дома еще не знал, что оправдан в глазах грозных гостей.

Он продолжал сыпать доводами, доказывать свою невиновность:

– А что про брата и сына моих, коих ты здесь, сударь, упомянул, так это тем более напраслина! Брат мой находится в преклонных летах, да и болен настолько, что даже ко мне в Нижний, чтобы повидаться, приехать не мог. А сын, напротив, еще юн. К тому же он только в прошлом месяце вернулся из Франции, где учился придворному этикету и языкам, ныне же назначен герольдмейстером. Находясь за границей, Исайя никак не мог участвовать в каких-то моих сношениях с Петербургом. Я знаю, кто на меня эту опалу воздвиг и стал всему причиной! Еще когда ты, сударь, упомянул, что тут Алексашка Меншиков замешан, я сразу все понял. Это он такое дело взбаламутил! В гонениях моих в прошлый раз был повинен, теперь решил совсем меня извести. Вот кто малейшую обиду никогда не забывает!

– Ладно, уймись, барон. Нечего на светлейшего князя напраслину наговаривать, – произнес Углов, вынужденный играть роль посланника Меншикова и Толстого. – Лучше скажи вот что. Ты ведь знал, что императора Петра злодеи убили, он вовсе не от болезни умер, как то доктора заключили. Ведал, говори!

– Да, знал, – нехотя признался Шафиров. – Про то при дворе болтали, я слышал. Да и сама государыня Екатерина, когда меня после ссылки приняла, на то намекала.

– А раз так, то наша задача тех злодеев изловить! – напирал Углов. – Скажи, кто мог таковой замысел осуществить? Может, кто-то при дворе, из окружения самого императора? Или иные люди?

Шафиров задумался, помолчал немного и сказал:

– Трудный вопрос ты, сударь, задаешь. На первый взгляд вроде никаких таких злодеев нету. Ведь государь наш Петр Алексеевич был словно великан среди нас, людей обычных. Он, как сказочный богатырь, один мог такое дело сделать, для коего и целой сотни других мало станет. Царь армию создал и флот, шведов победил, город Санкт-Петербург среди болот построил, учреждения новые основал. Как начнешь его дела перечислять, до ночи не кончишь! Кто же с таким великаном и богатырем соперничать осмелится? Но потом если задумаешься да кое-что вспомнишь, то сообразишь, что таковые людишки очень даже могли найтись. Император ведь кротостью не отличался, на своего родителя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим, ничуть не походил. Многих он обидел. Тут и жена его первая Евдокия, мать Алексея, приговоренного к смерти, и многие приближенные. Кого тебе назвать? Скажем, Дмитрий Голицын мог такую пагубу учинить, Василий Долгоруков или сродственники его. А еще я вот что тебе, сударь, скажу. – Тут Шафиров придвинулся к самозваному капитану поближе и доверительным тоном проговорил: – Я, когда в Нижнем в ссылке пребывал, со многими людьми там встречался. Слышал среди всего прочего и вот какое известие. Раскольники, не признающие троеперстного крещения, а также власти Священного синода предают императора Петра Алексеевича проклятию, всяческую хулу на него возводят. Они именуют государя Антихристом. Основания для такового обвинения сии негодяи видят в титуле «император», который взят от язычников, в новом календаре, а также в переписи населения, которую раскольники почитают дьявольским умыслом. А главное, что мне сообщали, состояло вот в чем. Учителя раскола, обретающиеся на реке Керженец и дальше в лесах, вынашивали планы государя нашего истребить. О том промеж них было даже целое совещание.