Больше чем просто дом - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Рене очень любил свою жену-американку, мучительно угасшую в швейцарской клинике; и после ее кончины еще три года подряд трагическое осознание этого факта было первым, что он ощущал по пробуждении, — как жирную черную точку, завершающую новый день еще до его начала. В силу какого-то курьеза однажды уверовав в легенду о том, что человеческое тело полностью обновляется через каждые семь лет, его жена дополнила свое завещание условием: в случае женитьбы Рене до истечения семи лет со дня ее смерти завещанное ему небольшое состояние перейдет на депозитный счет Ноэль и будет обрастать процентами вплоть до ее совершеннолетия. Что произойдет спустя семь лет, Эдит уже не беспокоило — по ее мнению, Рене тогда станет совершенно другим, незнакомым ей человеком. Условием этим Рене нисколько не тяготился и даже находил его по-своему удобным: сознание того, что на семь лет женитьба снята с повестки дня, помогло ему без лишнего напряжения миновать все матримониальные ловушки, расставляемые на вдовца в замкнутой университетской общине. В то же время независимый источник дохода позволил ему заняться исследованиями под эгидой одного из сотрудничавших с университетом научных фондов, а не добывать средства к существованию в качестве преподавателя-иностранца. В исследованиях ему сопутствовало везение. Около года назад, разгребая материалы чьих-то незавершенных экспериментов, Рене наткнулся на интересную идею: новый метод активации катализатора при запуске химических реакций. И теперь он рассчитывал еще через год обеспечить Ноэль куда более комфортную жизнь, чем это позволял изрядно сократившийся капитал его покойной супруги.

По прошествии тысячи дней его горе утратило прежнюю остроту; к этому времени Рене обнаружил, что подрастающая дочь и интересная работа — это лучшее, чем он может заполнить свое существование. И он уже прочно обосновался на новом месте, вписавшись в размеренный ритм университетской жизни.

— В моих отношениях с дочерью, — говаривал он в ту пору, — намечаются признаки «комплекса Электры».[39]Если бы человеческое тело могло трансформироваться в зависимости от обстановки, мне следовало бы обзавестись уютным лоном и мягкой грудью, чтобы стать для нее настоящей матерью, но этого мне не дано. Как же тогда я могу остановить развитие этого «отцовско-дочернего комплекса»?

Проблема эта разрешилась сама собой. Рене всегда восхищался цветущей юностью, и вот однажды его поразила красота Бекки Снайдер, растерянно выглядывавшей из старенького авто на обочине Линкольнского шоссе. Вид у машины был самый что ни на есть жалкий — даже с учетом того, что ей отводилась лишь скромная функция перемещения юной парочки от одного укромного пристанища до другого. Кузов пестрел вкривь и вкось нацарапанными шутливыми напутствиями, а решетку радиатора жестоко уродовала — трудно сказать иначе — огромная надпись: «Бингэмская средняя школа 1932». Рене дю Кари, как солидный университетский преподаватель, на вечерней велосипедной прогулке наверняка проехал бы мимо, насмешливо пожав плечами, если бы в последний момент не заметил причину остановки этой пародии на транспортное средство — повисшего лицом вниз на руле мертвецки пьяного юнца.

«Да уж, дело дрянь», — думал он, когда вел машину до пункта ее назначения, примостив позади свой велосипед. И все время воображал Ноэль в подобной ситуации. И только после того, как юнец вместе с его «самоходной койкой» был доставлен в лоно семьи, а Рене уселся с Бекки и ее глухой тетушкой на веранде их сельского дома, он вдруг по-настоящему осознал, насколько хороша эта девушка с ее живой и лучезарной красотой, испытывая сильнейшее желание дотронуться до ее волос, до светлого лица, до затылка — именно в затылок он каждый вечер целовал Ноэль, желая ей спокойной ночи.

Бекки проводила его до калитки.

— Не встречайся больше с этим юношей, — посоветовал он. — Для тебя он недостаточно хорош.

— И что же мне тогда делать? — улыбнулась она. — Сидеть дома?

Он всплеснул руками:

— Неужели в этой деревне не найдется людей поприличнее?

Бекки взглянула на него раздраженно, словно уж он-то должен был знать, что таковых здесь не имеется.

— Я была помолвлена со славным парнем, но он умер в прошлом году, — сообщила она. — Он учился в Гамильтонском колледже. Мы договорились, что я приеду к нему на весенний бал. И вдруг он подхватил воспаление легких.

— Мне очень жаль, — сказал Рене.

— В наших краях стоящих парней не сыскать. Один тип посулил мне работу в нью-йоркском театре, но я на такие приманки не клюю. Моя здешняя подружка ездит в Нью-Йорк, чтобы встречаться со студентами. Для девчонки большое невезение — родиться в таком месте, здесь у нее нет никакого будущего. Играя в теннис, я иногда знакомлюсь со спортсменами, но это все мимолетные знакомства.

Он слушал сбивчивую речь, отдельные фразы которой вполне могли принадлежать девушке из хорошего общества, другие — бездомной бродяжке, третьи — деревенской простушке. Эта смесь невинности, беспринципности и невежества сбивала его с толку, заставляя еще острее чувствовать себя чужеземцем, далеким от понимания ее мира.

— Я познакомлю тебя с несколькими старшекурсниками, — вдруг пообещал он, сам себе удивляясь. — Они наверняка оценят истинную красоту, даже если неспособны ценить что-либо другое.

Но эта затея обернулась провалом. Не прошло и получаса, как все собравшиеся у него гости — полдюжины студентов и приглашенная домохозяйка, угощавшая их чаем, — догадались, что хозяин дома отчаянно влюблен в эту девушку и что сам он этого еще не осознал, хотя ужасно расстроился, когда двое из присутствовавших студентов пригласили ее на свидание. А при ее повторном визите никаких студентов в доме уже не оказалось.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, — заявил он.

— Но я просто… просто не знаю, что сказать. Никогда не думала, что…

— Лучше и не пытайся думать. Я все продумаю за нас обоих.

— И ты будешь меня учить, — произнесла она с трогательной наивностью. — Обещаю очень стараться.

— Но мы сможем пожениться только через семь месяцев, потому что… Боже, как ты красива!

Этот разговор происходил в июне, и следующие несколько длинных вечеров они провели за беседами на веранде, все лучше узнавая друг друга. В его обществе Бекки чувствовала себя как за каменной стеной — пожалуй, даже слишком для нее высокой.

Вот когда ему впервые начал всерьез досаждать тот самый пункт в завещании Эдит. Семь означенных лет должны были истечь в декабре, и оставшиеся до того месяцы обещали немало проблем. Если заранее объявить о помолвке, на Бекки тотчас коршунами налетят охочие до сплетен университетские матроны. А поскольку Рене полагал своей необычайной удачей обнаружение такой драгоценности, он не допускал и мысли о том, чтобы на несколько месяцев отправить Бекки обратно в ее бингэмское захолустье. Вдруг найдется еще один ценитель красоты, еще один проницательный чужеземец, который точно так же приметит ее в заглохшем на трассе драндулете с кем-нибудь из соседских оболтусов? Кроме того, ее надо было обучить хорошим манерам и правилам поведения в обществе — как поступали железнодорожные магнаты эпохи освоения Дикого Запада, направляя своих избранниц, вчерашних официанток, прямиком из салунов в привилегированные женские школы, дабы подготовить их к последующему блистанию в свете. У него возникла было мысль на эти месяцы отправить Бекки во Францию с опытной компаньонкой, однако на это не хватало средств, так что все ограничилось ее поселением у Слокумов, на ферме по соседству.