Секрет Коко - Ниам Грин

— Почему она вернулась на родину? — спрашиваю я. Связано ли это с таинственным Дюком? Может, он приехал к ней и с тех пор они жили вместе долго и счастливо? Такой конец этой истории был бы необычайно романтичным. Я определенно надеюсь на то, что именно так все и случилось.

— Ее родители погибли при пожаре. Они были очень состоятельными людьми, и Тэтти унаследовала все их имущество — и акции, и все остальное… Поэтому она и отправилась в Ирландию — чтобы уладить юридические вопросы. Тогда она еще обещала обязательно вернуться обратно, но годы шли, а мы с ней так больше и не увиделись.

— А кто такой этот Дюк?

Бонни смотрит на свое отражение в небольшом потрескавшемся зеркальце, которое и сегодня стоит на том же самом месте — на стуле в дальнем углу, и, прежде чем ответить, поправляет свои серебристые волосы.

— Тэтти не хотела с ним расставаться, я уверена. Но у нее не было иного выбора, — произносит она в конце концов.

— Куда он уехал? Его забрали на войну?

— Какую еще войну? — озадаченно переспрашивает она.

— Я думала, он солдат. Их ведь война разлучила?

Бонни как-то странно смотрит на меня.

— О чем вы, Коко? — недоумевает она.

— В письме было сказано, что он вынужден уехать не по своей воле. Их история — это история несчастных влюбленных, так ведь?

Глаза Бонни широко раскрываются от изумления:

— Так вы решили, что это письмо написал возлюбленный Тэтти?

— Ну конечно же, этот ваш Дюк. Должно быть, он отправил ей это признание перед самым отъездом. Я до смерти хочу знать, куда же он уехал, отчего им пришлось расстаться друг с другом.

Бонни качает головой, на лице ее я вижу невыразимую печаль.

— Но, милая моя… Вы все неправильно поняли, — говорит наконец она. — Дюк не был ее возлюбленным.

— Как не был?

— Он был ее сыном.

— Сыном? Что? Бессмыслица какая-то…

Я прокручиваю в голове отрывки из письма: Смотрю на тебя и ясно вижу, что ты станешь любовью всей моей жизни. …Как же хорошо нам было бы вместе… но тем сильнее горечь разлуки. …Мое сердце разбито — ведь сегодня нам придется расстаться. Я молюсь о том, чтобы в один прекрасный день мы снова нашли друг друга, и о том, чтобы снова взять тебя за руку…

Господи, такая вероятность мне даже в голову не приходила. Эмоции, бьющие в этом письме через край, окрашиваются совершенно новыми красками. И теперь эта история кажется мне еще более трагичной.

— Это правда, Коко, — растроганно говорит Бонни. — Письмо написала сама Тэтти своему ребенку. Ей пришлось отдать его, она была так молода…

— Тэтти отдала своего малыша на усыновление? — переспрашиваю я, слыша свой голос как будто со стороны. Поверить в это не могу.

— Да, — грустно отвечает Бонни. — Ее сердце было разбито, но у нее не было выбора.

Мои руки едва заметно дрожат. Как же я могла так заблуждаться? Я всего лишь предположила, что это письмо от влюбленного в Тэтти мужчины… И мы все допустили эту ошибку. Эта версия казалась настолько очевидной, что ни у кого из нас и мысли не возникло в ней усомниться. Даже Мэри Мур не узнала почерк Тэтти — впрочем, когда они с ней познакомились, женщина была уже в годах, наверняка ее почерк сильно изменился с тех пор, как она была молодой и энергичной.

— Но… Почему она отдала его? — спрашиваю я. — Почему не стала воспитывать сама?

Бонни грустно вздыхает:

— Тогда все было совсем по-другому, Коко. В пятидесятые у молодой ирландки, оказавшейся в подобном положении, попросту не было выбора — тогда еще понятия «мать-одиночка» и в помине не было. Почти всем незамужним девушкам приходилось отдавать своих малышей на усыновление, часто — против своей воли.

— Это же варварство! — восклицаю я, у меня сердце разрывается, стоит лишь представить, через что пришлось пройти юной Тэтти.

— Согласна с тобой, — признает она. — Но в то время девушки, забеременевшие до замужества, становились изгоями в обществе — они считались неполноценными, второсортными. И дай бог, чтобы они не стирали пальцы до кровавых мозолей в прачечных до конца дней своих.

— Я смотрела один фильм, «Сестры Магдалины». Какая же ужасная это судьба! — Мне долго еще не спалось ночами, потому что меня постоянно преследовали образы несчастных девушек, зарабатывающих на жизнь рабским трудом в ужаснейших условиях.

Бонни кивает, безрадостно взглянув на меня.

— Ужасные это были заведения, — горько шепчет она. — Принудительный труд — это так жестоко… А общество просто закрывало на это глаза.

— По крайней мере Тэтти удалось спастись от такой судьбы, — говорю я. — Она приехала сюда и сумела начать новую жизнь.

— Да. Хотя она так и не сумела забыть прежнюю, я это точно знаю. С этой болью она жила каждый божий день.

— Вот почему она всегда носила письмо с собой? — неуверенно спрашиваю я.

— Да. Она написала его своему сыну в то утро, когда их разлучили. Тэтти хотела, чтобы письмо отправилось вместе с малышом в его новую семью и он прочел его, когда подрастет, но монахини, заправлявшие в доме матери и ребенка, не позволили. Отказались передать ее послание приемным родителям.

— Но это же низко, — ахаю я. — Какое они имели право?

— О каких правах вы говорите, Коко, — голос Бонни становится жестким и решительным. — Они ведь все лучше знают, во всяком случае, так говорят. Всякие контакты между матерью и ребенком были строго запрещены.

— Ей не сказали, куда отправят Дюка?

— Нет. В то время настоящим матерям не разрешали общаться с приемной семьей их ребенка, это стало возможным лишь в наши дни. Женщина отдавала малыша — и больше они никогда не виделись. Исключение составляли лишь те случаи, когда ребенок сам разыскивал родную мать уже в зрелом возрасте. А это становилось задачей не из простых. Огромное количество людей ничего не знали о своем происхождении, о том, кем были их родители, только лишь потому, что никто даже не записывал, кому отдавали того или иного ребенка. Чувства людей были пустым звуком.

— Кто знает, сколько еще матерей прошли через такие же страдания, какие выпали на долю Тэтти, — задумчиво говорю я.

— Да, милая моя. Тэтти была уникальной девушкой, но, к сожалению, такие истории случались сплошь и рядом.

Боюсь даже представить себе, каково это — когда тебя насильно заставляют отдать своего малыша, когда ты понимаешь, что никогда больше его не увидишь, не будешь знать, что он или она сейчас делает… Моя мама ведь тоже воспитывала меня одна — а что, если бы и ее заставили отдать меня в приют? Где бы я оказалась? Я бы никогда не познакомилась с Рут. И вообще ни с кем из моих близких. Я начинаю думать о том, что бы со мной случилось и какой стала бы моя жизнь, родись я несколькими десятилетиями раньше.