Убийца на экспорт. Охота за русской мафией - Эдуард Тополь

– Раньше их номер был 874-98-22.

– Спасибо, – сказал Питер. – Это все, что мне нужно. – И, положив трубку, вытащил из сумки свою кофеварку и другие вещи.

Ноги у Алекса Лазарева срастались плохо. Врачи объясняли это тем, что Алекс очень нервничает, и думали, что это он беспокоится по поводу фантастических больничных счетов. Но Алекса мало беспокоили медицинские счета, он знал, что оплачивать их он все равно не будет. А нервничал он потому, что был уверен: пока он лежит в больнице с поломанными ногами, его любимая жена спит с заклятым врагом Марком Гольдиным. И когда Алла приезжала в больницу на его красном спортивном «понтиаке» и привозила ему куриный суп с лапшой и жареную баранину, Алекс, с аппетитом уплетая домашнюю снедь, приставал к ней с вопросами:

– Как часто ты спишь с этим ебаным Марком, а? Каждый день?

– Да не сплю я ни с каким Марком, отстань от меня! – нервно отвечала Алла.

– Спишь, бля! Еще как спишь! Я по глазам вижу, что спишь!! – уверял ее Алекс. – Имей в виду, я тебе устрою сюрприз! Я приду из больницы, когда ты меня и ждать не будешь! И если я вас застану!..

– Так снова выпрыгнешь в окно! – усмехалась Алла.

– Я не выпрыгну в окно, бля! – злился Алекс. – Я вас выброшу в окно! И тебя, суку, и его!

– Ты опять начинаешь? Идиот! Сдохни тут, я не приду к тебе больше! Мудак!

– Сама ты мудачка! Проститутка!

– Псих ненормальный! Дебил! – И Алла уходила из палаты на своих высоких ногах так покачивая округлыми бедрами, что Сашины соседи по палате невольно вздыхали, а Алекс потом неделю не спал, дергался в койке и терзал зубами подушку, мысленно представляя дикие сексуальные сцены с участием своей жены и этого бородатого ебаря, Марка Гольдина, в спальне Сашиной квартиры на Брайтоне, в его красной спортивной машине или на ночном брайтонском пляже. А через неделю Алла снова приезжала с домашним обедом, еще более сексуальная, чем раньше, и все повторялось сначала. И Алекс снова метался по койке, скрежеща зубами и дергая растяжки, на которых висели его поломанные ноги в гипсовых шинах. Немудрено, что при этом кости ног не срастались, а, наоборот, смещались.

И все-таки Алекс сдержал свое обещание. Как только он начал ходить на костылях, он ухитрился утром, еще до завтрака, выйти из больницы, взять такси и приехать домой. Здесь он первым делом придирчиво осмотрел и любовно огладил свой красный «понтиак», который был запаркован на улице перед его домом, потом своим ключом открыл парадную дверь, проскакал на костылях через вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Здесь, приложив ухо к двери своей квартиры, Алекс прислушался, но ничего подозрительного не услышал, кроме громкой мелодии детской передачи «Сезам-стрит». Алекс вставил свой ключ в дверь, открыл ее и вошел в квартиру, стуча костылями. Но никто не слышал этого, потому что в гостиной гремел телевизор. Зато Алекс сквозь шум телевизора сразу услышал те звуки, которые мерещились ему в больнице каждую ночь. Он услышал доносившийся из спальни ритмичный скрип кровати, купленной когда-то в русском мебельном магазине на Оушен-авеню. И протяжные, расслабленные стоны своей жены Аллы. И хлесткие удары тела о тело, и мощное хриплое дыхание своего врага Марка Гольдина.

Закрыв глаза, Алекс стоял в гостиной и слушал. И когда уязвленная душа его наполнилась этими звуками сверх своей емкости, Алекс прошел на костылях в кухню, взял кухонный нож и, держа этот нож в зубах, поскакал на костылях в спальню.

Там, в кровати, спиной к Саше стоял на коленях Марк Гольдин, голый и потный от своей тяжелой мужской работы, а на его плечах и в ритм его мощным ударам пружинили стройные ноги Сашиной жены Аллы. Два больших настенных зеркала отражали ее вытянутое в постели тело с подложенными под зад подушками, открытым ртом и закрытыми от кайфа глазами.

Алекс подскакал на костылях к кровати, отбросил правый костыль, перехватил рукой нож и, когда любовники увидели его в последний миг в зеркале, с размаху ударил Марка ножом по спине. Но именно этот миг инстинктивного испуга спас Марку жизнь – нож не вошел в тело, а полоснул Марка по всей спине, разрезав кожу от шеи до копчика.

Алла дико закричала, Марк, заливая кровью постель и свою любовницу, скатился с кровати и на четвереньках поскакал к двери, а Алекс бил костылем увертывающуюся от его ударов жену, постель, залитую кровью и спермой, и эти красивые зеркала на стенах.

Митч Миллер, тридцатилетний ассистент районного прокурора Квинса, который готовил для суда обвинение против русских ювелирных аферистов, посмотрел на телефонные счета Родина и Кауфмана и пришел в полный восторг. Он так возбудился, что бегал по своему кабинету с этими счетами в руках и выкрикивал:

– Это гениально! Вы его достали! Вы сделали этого засранца! О Боже, у меня оргазм от этого дела! Расскажите мне снова, как вы доперли до этого? Как ты догадался спросить про замену номера телефона?

Он садился в свое кресло, листал телефонные счета, снова вскакивал, а потом выбежал с этими счетами из кабинета и вернулся через пару минут, сияя еще больше:

– Босс считает, что это слабый аргумент для обвинения, но я его уговорил, и мы можем выйти на Большое жюри. Я знаю, как я построю это дело!

– Я тебе не нужен, – сказал Питер.

– Что?

– Ты же сам сказал, что прокурор считает нашу позицию слабой. Значит, нужно, чтобы Билл, ФБР, представлял это дело. А не простой полицейский детектив Гриненко.

Смышленому Митчу понадобилось меньше секунды, чтобы понять и подхватить эту идею:

– Точно! Ты прав! Билл!

Но Билл отказался наотрез:

– Ни за что! – И повернулся к Питеру: – Ты сделал это дело, ты должен представлять его Большому жюри.

Однако Миллер не уступал.

– Перестань, Билл! 26 человек жюри с утра до ночи слушают полицейские рапорты. Они устают от них. А это дело требует особого внимания. Жюри должно с самого начала настроиться, что это будет что-то необычное. Иначе они ничего не поймут. Если я скажу: «Вот полицейский детектив Гриненко с подробностями дела», – они заскучают. Ты понимаешь? А если это ФБР – другое дело! Они знают, что это будет в газетах, они знают, что это нечто особое!

– Но почему я должен брать себе его заслуги? – сопротивлялся Билл.

– Потому что нам нужно выиграть это дело! – сказал Питер. – Мне положить с прибором на мои заслуги! Я не за заслуги с тобой работаю. Мы должны посадить этого Родина, и мы – партнеры! Если я считаю, что ради успеха ты должен выступить на Большом жюри, и если Митч так считает, то что тут выебываться?

– Билл, – сказал Митч и снял очки, что было признаком полной серьезности, – мне нужны все карты в этой игре! Все!

– Разве я не пошел с тобой к Морфи, когда ты меня попросил? – добавил Питер.

И – Билл вышел на Большое жюри вместо Питера. Питер даже не зашел в зал, а стоял в коридоре, в толпе знакомых и незнакомых полицейских детективов, которые привели в Большое жюри своих свидетелей по своим делам. Он не слышал, как ассистент прокурора Митч Миллер представил 26 членам жюри дело о подмене бриллиантового ожерелья от самого его начала в октябре 1983 года. Он не слышал показаний пострадавшего Менделя Асафа. Он не слышал объяснений специального агента ФБР Билла Мошелло о ходе расследования и о том, как он, Билл Мошелло, по телефонным счетам установил связь аферистов Кауфманов с ключевым аферистом Натаном Родиным. И он не слышал Оскара Миллера, клерка из телефонной компании, который подтвердил, что три месяца назад у Кауфманов был именно тот телефон, по которому звонил Родин. Но он ясно слышал, как все 26 членов жюри вдруг стали аплодировать Биллу Мошелло за такое остроумное разоблачение связи Родина с преступниками! Аплодисменты членов Большого жюри – это вещь почти неслыханная в судебной практике. Полицейские, болтавшие в коридоре, изумленно прислушались и спросили у Питера: