Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

— Меня очень заинтересовали ваши мысли, когда вы описывали «Бичевание» делла Франчески, — сказал граф после того, как они выпили по нескольку бокалов.

— А… да…

Она вспомнила, что, слегка захмелев, заявила: фреска, мол, замечательна тем, как Пьеро делла Франческа использовал перспективу, чтобы отдалённая фигура жертвы оставалась центральной, но ещё более загадочностью выраженной в ней аллегории.

— Кого бичуют, Христа? Святого Мартина? Святого Иеронима? — спрашивала она. — Мнения экспертов расходятся. Что интересует меня, так это спокойствие картины, жемчужный, неопределённый колорит внутреннего Дворика, где происходит истязание: дворик залит лунным светом, тогда как три фигуры переднего плана разговаривают, стоя в саду, освещённом солнцем, и не замечают происходящего позади них. Один из этих троих, золотоволосый, босой, — быть может, ангел? — даже больше своих собеседников равнодушен к бичеванию. Если он ангел, то почему не делает чего-нибудь, чтобы остановить его? Меня всегда это волновало. Что должно было произойти, чтобы нарушить мрачное спокойствие тех трёх фигур? Они словно глухи к воплям истязуемого.

— Одна часть картины изображает прошлое, — решил граф, — а другая — настоящее.

«А можно воспринимать это и как пересечение прошлого и настоящего», — подумала Шарлотта; иллюстрацию делла Франческой законов перспективы и их отражение в действительности.

— И ещё странное спокойствие самой жертвы, — сказала она вслух, — равнодушной к боли.

— Вы находите это странным?

— Полагаю, единственное объяснение таково: светлая часть картины — это то, что мы хотим видеть, лунная же, с бичеванием, показывает тёмную сторону, реальность, от которой мы отворачиваемся.

Улыбаясь, граф поднялся, чтобы помочь ей выйти из-за стола, и сказал:

— Возможно, его спокойствие объясняется просто тем, что свершилось предначертанное.

О счёте заботиться не пришлось. Хозяин ресторана отверг все попытки графа заплатить за ланч. Он так счастлив видеть у себя синьора конто и его обаятельную спутницу! Больше того, они оказали ему честь, пробыв у него так долго, уверял он, провожая их до дверей.

Так долго? Шарлотта была потрясена, увидев, что они просидели в ресторане почти три часа. Она уже на полчаса опаздывала на чай с Франческо Прокопио.

— О боже!

Граф прекрасно всё понял:

— У столь значительной — и очаровательной дамы, конечно же, должна быть масса приглашений.

Он поддерживал очаровательную Шарлотту за руку чуть выше локтя, когда они преодолевали ступеньки выхода. Она была не против — а можно сказать и сильнее, — чтобы он продолжал держать её под руку всю дорогу до Прокопио. Когда они подошли к кафе, граф, прощаясь, сжал её ладони и сказал:

— Не забудете мои предупреждения относительно этого человека? Он не тот, с кем вам следует знаться.

Входя в кафе на час позже договорённого, Шарлотта рассеянно кивнула живой статуе Рафаэля, которая распахнула перед ней дверь, оставив на ручке пятно зеленовато-бронзовой краски. Она слегка волновалась из-за опоздания, но, в конце концов, она была вольна не принимать приглашение Прокопио на чай. Она решительно выкинула из головы всякую мысль о его коробке с цветами и уселась у стойки на табурет рядом с мэром, для которого кафе Прокопио было столь же привычным местом, как бар «Рафаэлло».

— Город уже кишит всякими шарлатанами и гуру, Козимо! — ворчал он, обращаясь к бармену. Не было сомнений, что вечером те же сетования услышат в «Рафаэлло».

— Не жалуйтесь, доктор, — ухмыльнулся бармен. — Это только на пользу бизнесу — по крайней мере, кафе Франческо. А что на пользу городскому бизнесу, должно быть на пользу и мэру города!

Мэр отодвинул чашечку с эспрессо, вытер аккуратные усики и вздохнул:

— Знаешь, кого мне придётся развлекать нынче вечером? Этого подонка Чезаре, который считает себя единственным в истории адвокатом, защищающим Деву Марию…

Шарлотта подождала, пока мужчины подробно обсудят, какой подонок этот адвокат Чезаре. Когда мэр ушёл, она попросила позвать Прокопио, обнаружив при этом, что с трудом может произнести его имя. Бармен в ответ молча постучал по своим часам, показывая, что она поздно пришла. Сверился по медным часам на стене. Повозил тряпкой по стойке. Наконец ответил на ломаном английском:

— Босс, он ждать сорок минут, можа больше, синьора. Теперь ушёл домой.

— Понимаю… Не скажете ли его телефон?

— На ферма нет телефоне, синьора. — Он смахнул воображаемую пылинку с цинковой стойки.

— Надеюсь, увижу его завтра. — И что она с ним объясняется?

— Нет надеяться на завтра. Очень занятый. Заниматься свиньями.

— Что ж… передайте ему мои извинения, когда увидите его…

Бармен делал вид, что не слушает. «Чёртов Прокопио!» — подумала Шарлотта. Чувство вины и разочарования испортило вызванное алкоголем приподнятое настроение, заболела голова. Какое он имел право?..

♦

— Чао, Фабио! — поздоровалась Донна, остановившись перед статуей Рафаэля, теперь устроившейся у дверей дома епископа — небольшого дворца позади главного собора.

Живая бронза ответила лишь лёгким подрагиванием зелёных век. Небольшая толпа туристов, чьё внимание он привлёк, восхищалась его зеленоватыми руками, зеленоватыми ушами, его поразительной способностью держать постоянно поднятой зеленоватую кисть. Фигура Фабио настолько примелькалась на улицах Урбино, что серый страховой агент даже не заметил его, когда проскользнул мимо него к дверям, в которые вошла Донна, и замер на секунду, не уверенный, стоит ли следовать за ней внутрь. В эту минуту появился полицейский, недавно призванный из Рима. Его тревога при виде сухопарого серого человека была явной, но тут же оба отвернулись друг от друга с деланым равнодушием.

Донну изумляло различие между внешним и внутренним видом урбинских так называемых дворцов. Снаружи они следовали правилу сдержанного величия, толщиной и украшениями дверей и оконных ниш лишь немного отличаясь от соседних домов, хотя, конечно, на них присутствовали каменные гербы, говорящие вам, что тот-то и тот-то отличился на службе у того или иного очень важного лица (обычно лет шестьсот тому назад). Оказавшись же внутри, вы чертовски быстро понимали, где находитесь: во всём сквозило богатство. Этот дворец не был исключением. Пурпурным шёлком обтянутые стены с золочёными рамами портретов предыдущих высших духовных лиц, которые обитали в этих палатах, и громадная дверь, закрывшаяся за Донной с дорогим шелестящим у-уф, словно опасаясь обеспокоить этих пухлых, не слишком-то милосердных господ. Их осуждающий взгляд со стен провожал её, пока она шла по длинному коридору за человеком, представившимся секретарём монсеньора Сегвиты, тем самым секретарём, который позвонил ей накануне вечером и передал приглашение монсеньора посетить его в апартаментах урбинского епископа.