Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс

Шарлотта проснулась рано от безумной жажды, которой давала о себе знать выпитая вечером граппа. Но мучительней похмелья было сожаление, что она обещала Донне отправиться с ней в Сан-Рокко. Надо бы ещё раз побывать там до неё, сказала себе Шарлотта, а подспудно в ней зрела мысль, что это удобный случай уладить недоразумение с Прокопио, чья «дурная репутация», как она предполагала, основана не на чем ином, как на расхождении в политических взглядах с графом Маласпино. В конце концов, разве не хозяин кафе всячески старался помочь ей? И предупредил, чтобы она не заводила разговоров о Сан-Рокко, о чем Шарлотта не могла забыть. Что, чёрт возьми, заставило её так открыто обсуждать немую женщину с Донной? Открытость этой девчонки? Или влияние Италии, особенно этого города, со всеми его шепотами по узким улочкам, летучими откровениями города, где каждый знает тайны другого.

Что бы ни подталкивало Шарлотту вновь посетить Сан-Рокко, она особенно не задумывалась над этим. Для успокоения совести она написала Донне записку о переносе их совместной поездки, оставила её консьержке и пошла на Рыночную площадь, чтобы сесть там на автобус.

У дома Рафаэля уже собралась большая толпа, многие, судя по спальным мешкам и фляжкам, бодрствовали здесь всю ночь. «Una bella giomata, signora!»[83]— крикнул Шарлотте один из них. Шарлотта знала, что это обычное проявление итальянской учтивости, и тем не менее ей было приятно. Он был прав: день и впрямь выдался прекрасный, воздух напоен волнующими, загадочными итальянскими обещаниями лучшей жизни, которые пахли чесноком, розмарином и жарящейся на вертеле свининой от грузовиков передвижных «поркетт». Был базарный день. «Mandorle Tenerrissime»,[84]— прочитала она на плетёной корзине, полной молодого миндаля прямо на ветках. Она пробиралась вперёд, обходя матрон, похожих на уютные кресла. Тучные — их отпрыски уже давно живут собственной жизнью, — они возвышались над горками турецкого гороха, каштанов и маленьких козьих и овечьих сыров, выложенных на бурые дубовые листья, тискали тыквы и перебирали цветную капусту, ища кочан побелее и покрепче, нюхали шишковатые белые трюфели и возмущались ценой. Это были женщины, которых вы видели с горящими свечками в соборе и судачащими возле дома Рафаэля о «Нашей Деве», а в это время их мужья поклонялись иным святыням, истово болея за свою футбольную команду у телевизора в «Спорт-баре». В их жизни было слишком много тяжёлого монотонного труда и неизменных ритуалов, чтобы обращать внимание на что-то сомнительное. Они по-прежнему зависели от сезонов: две недели в конце мая — фасоль, ранним летом — дикая земляника, в зимние месяцы — корнеплоды и трюфели, чей аромат напоминает фазанятину. Шарлотту изумляло, сколько внимания в Италии уделяют еде. Вещь, которую она всегда считала важной, но безынтересной, тут превратилась в неизбежную форму общения.

В автобусе она сидела рядом с тремя женщинами, которые всю дорогу жаловались на то, что месяц выдался слишком сухим для porcini.[85]Не переставая поражаться, что кто-то может так долго говорить о такой прозаической вещи, как funghi,[86]она сошла, доехав до места, и бодро направилась по дороге, которая должна была в конце концов привести её в Сан-Рокко и к ферме Прокопио. Достав из сумки яблоко, купленное на рынке, она с хрустом грызла его и шла, наслаждаясь запахом прелой осенней листвы и видом окружающих холмов, поднимавшихся к фермерским, крытым черепицей строениям, и голыми сквозящими лесами. Дорога вилась по женственным складкам земли, словно была рекой, а не меловой лентой. Шарлотте казалось, будто она слышит древний голос, мурлычущий от змеиного наслаждения и исходящий от каменных стен вдоль дороги.

Через четверть часа долина пошла вверх и сузилась, холмы стали круче, крестьянские домики попадались реже и по большей части были брошены обитателями. Дорога дальше пошла нехоженая, поросшая посередине бурьяном, и подступившие вплотную заросли ржавой ежевики и жгучей крапивы оставляли белые царапины на её руках. Вряд ли можно винить кого-то за то, что они оставили эту землю, думала Шарлотта; обрабатывать такие крутые террасы, должно быть, убийственный труд. Она подошла к месту, где половина дороги обрушилась вниз и осыпавшаяся земля увлекла за собой знак, предупреждавший об опасности во время снегопада. Охотники продырявили пулями это написанное от руки предупреждение искателям грибов, развлечений и прочим нарушителям частных владений.

Густой лес на противоположной стороне долины, где она заблудилась неделю назад, был в постоянной тени. Почему эта долина производит такое гнетущее впечатление? Из-за своей изолированности, из-за этих гор, веками отрезавших её от остальной Италии? Из-за брошенных ферм? Неужели она позволит предостережениям Прокопио и графа повлиять на её решение? У неё было какое-то необъяснимое чувство, что здешняя земля помнит о всех виденных ею кровавых трагедиях и ведёт им счёт. Подобные места были на Балканах, Ближнем Востоке и в Африке — места, где всегда было и, казалось, всегда будет неспокойно.

С того времени, как повредили картину Рафаэля, Шарлотта сознавала, что не контролирует свои чувства, и это не нравилось ей. Но не для того ли она приехала в Италию, чтобы дать им немного воли? Она попыталась сосредоточиться на предложении графа провести год на вилле «Роза». Она может устроить себе даже более продолжительный творческий отпуск. Может никогда не возвращаться в Англию!

Впереди неё горячий сухой ветер поднял столб белой пыли, так похожий на призрак, что у неё дыхание перехватило. Её брюки побелели до колен, стали неотличимы от облака меловой пыли, словно она постепенно, начиная с ног, исчезала. Если здесь ещё остался кто-нибудь, то это были люди с мозолистыми от тяжёлого труда руками, люди, всё знавшие о временах года, люди, умевшие зашить охотничьей собаке живот, вспоротый диким кабаном или волком.

В Сан-Рокко Шарлотта несколько минут стояла, глядя на старую, расщеплённую пулями дверь церкви. Она не знала, что надеялась найти, вернувшись сюда. Легенда Сан-Рокко — это человек, сотворивший чудо, исцелив больного чумой, хотя его самого посетила та же кара. Человек, часто изображавшийся с собакой (как на довольно китчевой картине в герцогском дворце в Урбино)… Или это волк? Во всяком случае, указание на существо, которое приносило ему хлеб, само умирая от чумы в лесу. Неправдоподобный спаситель.

На земле под выщербленной дверью лежал новый букетик цветов, уже поникших, как это происходит с полевыми цветами, которые вянут, едва их сорвут. Отсюда Шарлотта ясно видела кольца впадины, которую Прокопио называл воротами Люцифера, — поросшую травой вмятину, будто оставленную свернувшимся змеем, спавшим тут и оставившим свой отпечаток на земле. Её обдало холодом от этой картины, и, обойдя колокольню, она села на солнечной стороне и прикрыла глаза, согреваясь.