Сын Дога - Алекс де Клемешье

– Это все понятно, Артем, – терпеливо сообщил Угорь.

– Ну, да, – в очередной раз смутился молодой дозорный. – Извините, я постараюсь покороче. Сегодня туда придет Кайгусь. Слышали про такого?

– Слышал. Только понятия не имел, что он еще…

– Жив, жив! – обрадованно заверил Бурнатов. – Просто он нечасто появляется. Тем более – перед публикой. А тут его как-то уговорили поделиться мастерством. В общем, сегодня вечером он будет показывать свои трюки, обучать молодежь разным хитростям.

Кайгусь – это, конечно, невероятно интересно. Его имя действительно встречалось в сказаниях и мифах. Современником Дога он быть не мог, а вот современником Каскета…

– Артем, а зачем это нам с тобой? Кайгусь – это существо-зооморф, а вернее даже – полиморф. Мы же с тобой не перевертыши, чтобы учиться у него всяким трюкам!

Бурнатов рассмеялся, чувствуя некоторое превосходство: сейчас ему удастся удивить старшего товарища!

– Вот именно! – воскликнул он на все фойе. – Все считают, что он относится к перевертышам, к какому-то особому их виду, способному оборачиваться целой сотней животных. А это не так!

– Хм… Кто же он тогда?

– А пойдемте на встречу – сами все узнаете! – хитро улыбнулся Артем. – И не волнуйтесь: во многих мифах он описывается так, будто Темный. А он Светлый на самом-то деле!

Предложение было крайне заманчивым. Если в Академгородке, в кафе «Под интегралом», их действительно ждут «показательные выступления» Кайгуся – это будет грандиозно. Познакомиться, послушать мудрого мага, прикоснуться к легенде, заставшей времена Тамерлана…

С другой стороны, если Бурнатов (или лже-Бурнатов) заманивает его в ловушку… Ну, тоже глупо не воспользоваться этим для того, чтобы вывести Каскета на чистую воду. Вот только без подстраховки у Евгения это не выйдет абсолютно точно. Даже обладай он прежней возможностью оперировать Силой Сумрака.

– Я бы с удовольствием, Артем! – со всей возможной искренностью ответил Угорь. – Но ты забываешь одну вещь: вход в этот твой «числитель», как ты сам упомянул, через Сумрак. А я туда попасть не могу.

– Вот! – рассмеялся Артем еще радостнее. – И тут я перехожу к третьей потрясающей новости!

– Уж не хочешь ли ты сказать, что вам удалось найти противодействие каносуггестии?!

– Вам… – обиженно и оттого совершенно невежливо передразнил он Евгения. – Мне! Мне удалось! Надеюсь.

– Так…

Оглядевшись по сторонам, Угорь взял Бурнатова за локоть и повел к коридору лечебного крыла – процедуры уже закончились, и сейчас в этом крыле не должно было оставаться ни персонала, ни праздношатающихся.

– Проверь на всякий случай, – посоветовал он Артему, – не наблюдает ли за нами кто-нибудь.

Бурнатов, осознав серьезность момента, перестал улыбаться и на секунду прикрыл глаза.

– Много охранных заклятий… есть и подслушивающие… минутку… все, я установил «сферу».

– Ладно, – хмыкнул Евгений, но проверить у него все равно возможности не было. – Теперь рассказывай.

– В общем, – торопливо заговорил Бурнатов, словно боялся, что «сфера» вот-вот спадет, – пока арестовали ведьму, пока то да се – у меня освободилось немного времени. И я решил заглянуть в местное ателье звукозаписи.

За сегодняшний день Евгений столько раз напрягся во время разговоров с разными людьми и Иными, что казалось – дальше некуда. Но еще один камешек, еще один кусочек мозаики запросился на свое место – и как было не напрячься, чтобы подтолкнуть его.

– Решил записать симфонию? – ляпнул он вдруг, пытливо ожидая реакции.

– Симфонию? Записать? – вытаращился Артем. – Нет же, наоборот! Тут ведь, в ИКЭМе, со звукозаписывающей аппаратурой работают специалисты, – поджал он губы. – Монтаж и микширование тоже делают они. И никого за свои пульты не пускают. Я просился – не дали. Дескать, твое дело на пианино играть – вот и играй. Мол, без сопливых разберемся. А у меня давно уже идея была, надо было только сесть за пульт и проверить.

– Ладно, допустим. И что же в ателье?

– Ну… там же люди работают, а не Иные, – слегка покраснел маг. – В общем, мне удалось уговорить их пустить меня в монтажную студию на часок… Понимаете, Евгений Юрьевич, в любом музыкальном произведении есть своя внутренняя логика. Она в композиции, в развитии, в кульминации. Но и не только в структуре – даже в каждой музыкальной фразе эта логика присутствует. Иногда композиторы бессонные ночи проводят, пытаясь подобрать необходимое созвучие.

– Как поэты – рифму?

– Ну, не совсем так, конечно… Хотя да, в чем-то этот творческий процесс похож. Суггестивно-трансовое направление в музыке строится на нарочито выраженных, выделенных из единого целого повторяющихся кусочках и определенных, утрированных ритмах. Михальчук – он же как раз ярчайший представитель суггестивно-трансового направления. Я с его творчеством был знаком слабо, всегда больше классику предпочитал. Но тут, как вы понимаете, пришлось изучить глубже.

– И что же? – заинтересовавшись, спросил Угорь.

– Понимаете, даже в таком стиле, в нарочитом отрицании канонов, имеются свои правила, своя структура. И в целом я понимаю логику произведений Михальчука. Мне они не нравятся, но я вижу определенные закономерности. Понимаете?

– Нет, – честно признался Евгений.

– Да как же это объяснить-то? – с отчаянием зашипел Бурнатов. – У композиторов есть свой почерк. Вот! – Он наконец подобрал пример: – Как у художников! Знаток живописи запросто отличит неизвестную картину кисти Тициана от… ну, не знаю, от картин Айвазовского! И дело не в сюжете картины, а в технике, мазках, в том, что называется «рукой художника». А профессионал сможет отличить подлинник от подделки, хотя там мазки бывают похожи точь-в-точь.

– Понял. И ты…

– И я попробовал отыскать в загаринской симфонии кусочки, которые не могли принадлежать «руке» Михальчука! Ведь вся эта симфония – только антураж для чего-то, зашифрованного внутри музыки. Заклинание это, или набор звуков, или тональность, или ритм – но это что-то Михальчук сочинил не сам. Ему указали, что вот это и вот то требуется внести в мелодию. Другие мазки, другая «рука»! Значит, достаточно отфильтровать… ну как бы вычистить из целого произведения все, написанное однозначно Михальчуком, и…

– И тогда останется то, что сочинил кто-то другой, – продолжил за захлебнувшегося на полуслове мага Евгений. – Или попросил добавить, вплести в общий узор.

– Да! – облегченно выдохнул музыкант.

* * *

Трудно передать, какие эмоции испытывал Евгений. Артему не хватало знаний, опыта и терминологии, чтобы донести до оперативника свою задумку, а путаные объяснения пугали Евгения еще больше. Единственное, что он усвоил, – Бурнатову удалось нарезать из записи симфонии микроскопические «чужеродные» кусочки и смонтировать их подряд, без привнесенных Михальчуком маскирующих музыкальных излишеств. Получилась этакая выжимка, концентрат того, что разбросал внутри произведения Хозяин. Сейчас Артем собирался подобрать частоту, которая глушила бы именно эту выжимку. Оставалось слишком много вопросов. Во-первых, работает ли этот «концентрат» сам по себе? Или не просто так его отдельные части были вплетены в общую мелодию? Может, без насыщенного музыкального катализатора реакции вообще не последует? Во-вторых, как эта звуковая гадость подействует на психику в чистом, что называется, неразбавленном виде? Быть может, симптомы, возникшие возле Загарино или во время здешних щадящих процедур, – ничто в сравнении с тем, что предстоит испытать Евгению сейчас? Быть может, вычлененный из симфонии набор звуков попросту убьет его на месте, в кресле, похожем на стоматологическое?