Молот ведьм - Константин Образцов

Она разделась, легла на кровать и уточнила, какие позы ей лучше принимать.

— Какие пожелаете, — ответил я. — Я хочу увидеть…все Ваше тело, так что просто время от времени ложитесь как-нибудь иначе. Мне интересно только смотреть и разговаривать.

Дарина оказалась девушкой старательной, аккуратно переворачивалась каждые пять минут, искоса поглядывала на меня, как будто стараясь угадать, на что именно я хочу посмотреть, и говорила, не умолкая: про посетителей, которые приходят жаловаться на жен, про тех, кто жалуется на жен и любовниц, а еще про таких, кто жалуется на жен, любовниц и начальство одновременно; про клиентов, которым нравится, когда их бьют тапком, или когда им мастурбируют стопами ног, или трахают страпоном. Видимо, это была тематическая подборка историй для гостей со странностями. Я кивал, поддакивал или удивлялся в нужных местах, а сам подвинул кресло поближе и смотрел во все глаза.

Ведьминской метки нигде не было.

Я попросил откинуть волосы с шеи, поднять руки, чтобы осмотреть подмышки, даже, проклиная свою стеснительность, раздвинуть гладко выбритые складки половых губ, что Дарина и проделала с такой готовностью, словно только и ждала момента продемонстрировать свою интимную, розовую, влажную плоть — безрезультатно. Тем временем рассказы про гостей сменились разговорами на личные темы: женат ли я? А есть ли дети? А чем занимаюсь? Я рассеянно отвечал: нет, да, наукой, а сам думал, что теперь делать, и являются ли косвенные приметы достаточным основанием для проведения допроса и предъявления обвинения в ведьмовстве. Ошибаться не хотелось.

Дарина начала рассказывать о себе: про родной город где-то в Поволжье, про маму, которую она очень любит и старается по возможности помогать ей деньгами, про то, что в прошлом году закончила технический ВУЗ и хочет получать теперь второе высшее образование, и о том, какие у нее серьезные планы на будущее. Наверное, на смену темы повлиял мой ответ на вопрос о роде занятий. Она легла на живот, подняв вверх согнутые в коленях ноги, так что цветная татуировка оказалась прямо перед моим носом. Я задумчиво уставился на узор из цветов и листьев, и тут заметил какую-то странность, мелочь, нарушающую целостность композиции. На нетронутом татуировкой участке белой кожи, между лепестками двух ярких бутонов, едва заметно виднелись несколько синеватых штрихов, образующих перевернутый трезубец.

Я откинулся на спинку кресла, еще немного послушал болтовню про позитивное мышление, формирование образа цели и какие-то монады, и спросил:

— Дарина, скажите, а на выезд Вы работаете?

— Ну, только со знакомыми…

— Но ведь мы уже знакомы?

Она снова заулыбалась и кивнула.

— Мне очень понравилось с Вами общаться, — проникновенно сказал я. — Правда, давно не приходилось разговаривать с такой интересной и умной девушкой. Я бы хотел как-нибудь пригласить Вас к себе, на весь день. Это возможно?

Дарина с готовностью кивнула. Само собой, возможно, еще бы нет: оплаченный выходной, в который ничего не нужно делать, а только болтать, что в голову взбредет.

— Да, конечно, я буду рада!

— Тогда, может быть, Вы дадите мне свой личный номер телефона? Чтобы мне не звонить через администратора…

Дарина задумалась и покачала головой.

— Вообще-то, нам запрещено давать гостям личные номера, — заговорщицки понизив голос сообщила она. — И все равно придется заехать сначала сюда и рассчитаться, но… давайте Ваш телефон.

Я протянул ей трубку. Она быстро понажимала на кнопки и вернула аппарат обратно:

— Вот. Но это на всякий случай, чтобы ты меня не потерял, — и подмигнула. — А звонить надо администратору и приезжать…

— Да-да, понимаю, — заверил я, отметив переход на «ты». Хороший знак.

— Когда ты позвонишь? — спросила Дарина.

Я прикинул в голове время, нужное для поиска подходящего места.

— Где-то через неделю.

— Я буду ждать, — сказала она и вдруг быстро поцеловала меня в губы. Я чуть не отдернул голову: вспомнилось оцененное пользователями форума одно из важных достоинств Дарины, а именно то, что она глотает после окончания в рот.

Как будто поцеловался со сливным отверстием для застоявшейся спермы и душевных нечистот.

Ее номер я записал в блокнот, а телефон, с которого всю неделю звонил по борделям, выкинул по дороге домой: слишком длинную цепочку следов оставил он за собой. Дарине я позвоню с другого номера, через неделю, как и обещал. Она ведь будет ждать. А я не могу обмануть ожиданий девушки.

В первых числах апреля весна пришла в город — простуженная, похмельная, недовольная, нехотя выбравшаяся из мокрых скомканных простыней грязных сугробов. Потеплевший воздух был влажным, туманным и пах несвежей водой и обнажившимися из-под талого снега экскрементами. Ледяные дожди со снегом сменились меланхолической задумчивой моросью. Ночь была черной, мокрой, влажно блестела яркими рыжими искрами света, отраженного в лужах и каплях. Тарас остановился у высокого кирпичного забора и прислушался. Было тихо.

На территории огромного, давно остановившегося завода у канала на самой границе старого города жизнь теплилась только у проходной, да в нескольких более или менее благоустроенных корпусах, переоборудованных на скорую руку под офисы, которые арендовали мелкие, сомнительные конторы для своих не менее сомнительных дел. Но то было днем; ночью железные ворота наглухо закрывались, и лишь в будке охраны тускло светилось окошко и виднелись голубоватые сполохи телевизора. Предполагалось, что сторожа должны обходить территорию каждый час, но никто, разумеется, этого не делал: как-то не находилось желающих предпочесть тихому полутрезвому времяпрепровождению в теплой караулке долгие переходы в ночи, под дождем, среди исполинских, заброшенных заводских корпусов, которые пялились в темноту черными окнами и провалами в стенах, как потусторонние многоглазые сычи. Да и звуки в дикой, удаленной от импровизированных бизнес-центров части завода, раздавались порой такие, что спокойнее было их вовсе не слышать и не гадать, что может твориться за кирпичными старыми стенами, и что лучше предпринять: вызвать полицию или просто бежать со всех ног подальше и побыстрее.

Так что охрану в расчет можно было не брать; тем более, что боевой пост местных сторожей находился в южной части заводского периметра, а Тарас стоял сейчас у западной стены: трехметровой, сложенной из голых кирпичей, с обрывками ржавой колючей проволоки наверху. Кладка в одном месте частично осыпалась, образовав невысокий «залаз», в нескольких шагах за которым возвышалось одно из молчаливых, покинутых зданий. Тарас последний раз с силой затянулся затрещавшей сигаретой и отшвырнул окурок — тот покатился по мокрой земле, рассыпавшись искрами. Поднял воротник кожаной куртки — «косухи», потоптался немного и шагнул к стене. Идти не хотелось. Не просто не хотелось — было страшно.

Неизвестность и мрак его не пугали. Он бывал в этом месте и раньше, причем не единожды, и тоже ночами. Кто-то другой на его месте мог бы почувствовать страх, вызванный воспоминаниями об обстоятельствах прошлых визитов или голосом совести, но она давно уже не издавала ни звука, а лежала, свернувшись почерневшим ссохшимся трупиком, на самом дне каменного мешка души. По ночам Тарас спал крепко, кошмары его не тревожили, в потустороннюю жизнь и привидения он не верил. Людей тоже не боялся: во-первых, их тут и не было, ибо даже бродяги избегали заходить на территорию старого завода и не пытались обустроить тут свои лежбища; во-вторых, Тарас был на голову выше большинства, что вкупе с широченными плечами и внушительным телосложением позволяло почти всегда чувствовать себя уверенно, а вести — нагло. Исключения были редки. Первым из них было пребывание в тюрьме по дискомфортной 134 статье УК. Четыре года показались тогда столетием и оставили о себе память в виде нескольких татуировок на спине и седалище, которые лучше было не обнажать при посторонних.