Танцующая в Аушвице - Паул Гласер

С 15 июня я регулярно являюсь в ателье для примерки новых платьев. Из каждой модели один экземпляр специально подгоняют под мой размер и шьют в цвете, который я имею право выбрать сама. Когда в лагерь съезжаются гости и потенциальные покупатели, я отправляюсь в примерочную с зеркалами, находящуюся в полном моем распоряжении: там для меня приготовлены пудра, помада, прекрасное нижнее белье, новые чулки и туфли. Конечно, мне нравится, что я могу пользоваться здесь всем тем, чего уже давным-давно нельзя купить и за пределами лагеря. Из ателье я перехожу в главное здание, где уже собрались офицеры с гостями. Шоу начинается. Пусть оно длится подольше, думаю я про себя. Вскоре меня знают в лицо уже все офицеры. После показа мод я пью с ними кофе, болтаю, а в результате получаю свободу передвижения по лагерю.

Так проходят две недели, и вот я могу влиться в лагерную “Филипс-команду”. При этом я сохраняю за собой работу манекенщицы, и, если объявляется шоу, меня отпускают демонстрировать платья. Часть лагерной территории отведена под фабрику, на которой изготавливаются радиоприемники для вермахта. Это непыльная работа, от меня требуется лишь припаивать проволочки к металлической пластине. Однако при этом нельзя ошибиться ни на миллиметр, поэтому для этой тонкой работы отбирают исключительно женщин. Вооружившись горячими паяльниками, мы целыми днями сидим за длинными столами под ярчайшим светом электрических ламп. Здесь нам выдают дополнительное питание. Его мы называем “филипсовым варевом”. Поглощая его, я кручу в голове забавную мысль: бывают же совпадения — моя мать в девичестве носила фамилию Филипс, в “Филипс-команде” я работаю, находясь в концлагере, и здесь же мне не дает умереть с голоду “филипсово варево”. Впрочем, я бы предпочла, чтобы мои отношения с “Филипсом” сложились как-то иначе.

Работа и дополнительное питание идут мне на пользу. За работой я часто пою, иной раз по несколько часов кряду.

Не только свинговые песенки, но даже арии из опер. Время от времени ко мне подходит начальник нашего подразделения и делает мне замечания. После рабочей смены с нами пытаются пообщаться лагерные мужчины, и некоторые женщины ведут себя чрезвычайно вольно с каждым, кто пытается с нами познакомиться. Такое впечатление, что у этих женщин нет больше ни прошлого, ни будущего, они живут только сегодняшним днем и никакой брезгливости в них не осталось. Со мною пытается заигрывать один эсэсовец, но он мне не нравится, и я отвечаю ему отказом. Еще нужно держать ухо востро с ревнивыми надзирательницами. Они сами спят со всеми подряд эсэсовцами, но наших отношений с мужчинами они не одобряют.

Однажды на меня налетает надзирательница — из тех, кто никогда не ходил на мои уроки танцев. Она сыплет проклятиями и орет, чтобы я отвалила от ее кавалера-эсэсовца. От собственного крика она распаляется и кидается на меня с кулаками. Я остаюсь спокойной, увертываюсь от ее ударов, но когда она вцепляется мне в волосы и принимается пинать ногами, я отшвыриваю ее от себя, и она с глухим стуком падает на пол. Кое-как поднимается на ноги и с воплем убегает прочь. Спустя несколько мгновений в барак врываются два охранника, хватают меня и бросают в карцер. В третий раз я попадаю за решетку, но на сей раз ненадолго: уже через пару дней меня выпускают.

Лагерь полнится все более тревожными слухами, атмосфера накаляется. Говорят, что даже работающих заключенных будут отправлять на восток. Я не знаю, что с нами будет. Похоже, надо как-то выбираться отсюда. Слухи накатывают один на другой: то мы здесь остаемся, то не остаемся. Складывается впечатление, что даже лагерное начальство не слишком хорошо представляет, что должно произойти с нами и с нашей “Филипс-командой”. На нас снова обрушивается Packetsperre. Через водителя, еженедельно выезжающего из лагеря, мне удается предупредить Магду Колье, чтобы она не высылала мне передач, иначе те попадут в лапы эсэсовцев, которые поделят все присланное между собой. Теперь Магда передает мне посылки через того же водителя. Неопределенность растет, поэтому я тщательно упаковываю свой дневник, над которым все это время прилежно работала, шофер контрабандой вывозит его из лагеря, а потом передает в Ден-Босе моему соседу Пейненбюргу, чтобы тот сохранил его для меня. Или выслал бы его обратно, если у меня вдруг получится снова к нему вернуться.

Раз мой дневник вырвался на свободу, то, может, смогу вырваться на свободу и я, приходит мне в голову. Я прошу шофера спрятать меня в кузове грузовика под продукцией нашего швейного ателье, которую он еженедельно вывозит в Амстердам. Нам все удается — и моя душа наполняется волшебным чувством свободы, когда, выехав за ворота лагеря, автомобиль начинает набирать скорость. Мы несемся с ветерком, но… возле Утрехта нас поджидает неприятный сюрприз. Дорогу нам преграждают четыре эсэсовца на мотоциклах. Мой побег обнаружен и отслежен. Меня возвращают назад в лагерь. Шофера тоже задерживают, но вскоре отпускают, потому что я говорю, что спряталась под одеждой в его автомобиле без его ведома.

Неделей позже, в мой день рождения, 10 сентября 1943 года, с группой из трехсот молодых мужчин и девушек меня отправляют в Польшу.

Сперва нас доставляют в Вестерборк. В тот вечер мы едем на поезде через мой родной Ден-Бос и через Неймейген — город, где я появилась на свет. Свидание с моими любимыми городами в мой день рождения наполняет меня грустью. Как часто мне было недосуг праздновать там свой день рождения с друзьями и со своей семьей! Теперь, когда я в одиночестве смотрю из темного вагонного окна на проплывающие мимо города своего детства, все мне представляется иначе…

Напоследок у меня получается через некую П. Деркс передать весточку мефрау Колье. Пусть они знают, что больше не нужно посылать никаких передач в Вюгт. В свое время Йорг рассказал мне, что означает путешествие в Польшу. Я приложу все силы, чтобы задержаться в Вестерборке. Хотя Йорг здесь больше не работает, у меня осталось в Вестерборке еще много знакомых. Но…

Ни одного шанса задержаться в транзитном лагере у меня нет. В Вестерборке нас держат два дня в закрытом помещении, а потом отправляют поездом на восток. К местечку Освенцим у Бескидских гор.

Как-то раз в 1994 году, помню, была среда, звонит незнакомец из Наардена. Семь часов вечера, я только что вернулся домой с работы. У незнакомца взволнованный голос, и я не совсем понимаю, чего он хочет. Скорее всего, ошибся номером, думаю я. Но после обмена несколькими фразами я понимаю, что этому человеку нужен именно я. Он обнаружил старые письма, подписанные моей фамилией. Потом он называет имя Розы и спрашивает, состоим ли мы с ней в каком-либо родстве. Встрепенувшись, я отвечаю утвердительно, и меня тоже охватывает волнение. Это очень важно для меня, задевает за живое, и, может, теперь мне удастся больше узнать о тетушке Розе и истории нашей семьи.

Я договариваюсь встретиться с незнакомцем тем же вечером, прыгаю в машину и еду в Наарден. Всю дорогу думаю о телефонном разговоре и о письмах. Что в этих письмах? Смогу ли я узнать из них хоть что-то о тетушке Розе и нашей семье? Продолжая думать об этом, спустя два часа я въезжаю по темным улицам в Наарден. Дорожное полотно поблескивает от дождя, все сидят по домам.