Танцующая в Аушвице - Паул Гласер

Когда я звоню в дверь по указанному адресу, мне открывает мужчина лет пятидесяти пяти. Он радушно приглашает меня войти. Очень подтянутый (он профессиональный военный), он берет мое пальто и вешает его на вешалку. Вслед за ним я прохожу в комнату. Там я знакомлюсь с его женой, она предлагает мне кофе, и, накрывая на стол, они, не тратя времени на обмен любезностями, рассказывают, как им было трудно меня найти. Они звонили и другим людям, выясняя, не из той ли они семьи, которую они разыскивают, но всякий раз это был ложный ход, а со мной они попали в цель. Когда я их спрашиваю, как к ним попали письма, они отвечают мне следующее:

— От нашего церковного прихода мы вызвались навещать одиноких стариков в соседнем доме престарелых, — говорят супруги. — Так мы познакомились с совсем уже пожилой мефрау Колье. У нее не было ни семьи, ни друзей. Другие обитатели дома престарелых считали ее капризной, раздражительной старой дамой, и никто не хотел иметь с нею дела. Много лет подряд мы навещали ее по воскресеньям. А после ее смерти руководство дома престарелых попросило нас помочь убраться в ее комнате, и, к нашему удивлению, в ящике ее письменного стола мы обнаружили эти письма.

С этими словами они передают мне пачку писем. Супруга моего нового знакомого снова наливает мне кофе. Я искренне благодарю их и рассказываю о том, что пытаюсь разыскать хоть какие-то сведения о прошлом своей семьи.

— О чем же письма? — интересуюсь я.

— Мы прочли письма и находимся под большим впечатлением, — отвечают хозяева дома. — Это было так трогательно — читать письма Розы и узнавать о ее жизни день за днем, неделя за неделей. Нас это просто потрясло.

Пока мы разговариваем, я бережно перебираю письма. Это переписка Розы с мефрау Колье. Все эти письма относятся к военному времени: почти каждую неделю Роза писала мефрау Колье сперва из концлагеря Вестерборк, затем из концлагеря Вюгт. Как такое могло быть? Я всегда думал, что во время войны тетушка Роза жила в Швеции, так, во всяком случае, мне казалось. И разве она не была замужем за шведом?

Помимо писем от переписки мефрау Колье с Розой остались квитанции почтовых переводов, накладные и записочки с просьбами от Розы. В той же пачке я отыскиваю коротенькие письма моих бабушки с дедушкой, а также открытки некоего Кейса ван Метерена со штемпелем местечка Дессау в Германии. Там он, кажется, работал на немцев на одном из авиационных заводов, выпускавших “юнкерсы”.

Во время уборки комнаты мефрау Колье нашелся еще и фотоальбом. Мы листаем его вместе с супругами. На одной из страниц — фотография брата мефрау Колье, ужасно гордого в своей эсэсовской форме, он был убит под Сталинградом. Рядом — другой брат, в форме вермахта, этот пропал на Восточном фронте. На той же странице — фото Розы с родителями и братом. Я долго не могу оторвать взгляд от этой страницы. Эта единственная страница символизирует для меня всю трагедию прошедшей войны. Погибли братья мефрау Колье, погибли родители Розы, мои бабушка с дедушкой. В войне есть только проигравшие…

Со своими новыми знакомыми я прощаюсь далеко за полночь. Мы договариваемся поддерживать связь. Тихой ночью я возвращаюсь домой, а на сиденье рядом со мной лежат письма.

Все последующие дни я читаю их одно за другим. Некоторые перечитываю по несколько раз. Поскольку большинство писем было вывезено из лагеря тайно и в них не заглядывало бдительное око лагерной цензуры, они в полной мере свидетельствуют о том, как на самом деле протекала жизнь Розы в концлагерях. Дополняя впечатление, вслед за письмами я прочитываю несколько книг, повествующих о том, что тогда происходило. “Исход” Прессера[65], а также лагерные воспоминания Герарда Дюрлашера[66], Этти Хиллесум[67], Роба Коэна. Теперь я уже хорошо представляю обстоятельства, в которых тогда жила Роза. Такое ощущение, что я пересекаю границу другого мира, и меня продолжает изумлять то, что все эти переживания выпали на долю людей, живших всего лишь одним поколением раньше меня.

Многие из тех, кто оказался тогда в лагерях, со временем становились пассивными и могли только жаловаться. Тому было множество причин. Но в письмах Розы нет ничего такого. Мне кажется, что Роза всегда пыталась сама режиссировать свою судьбу, стремилась улучшить условия своей жизни и умела наслаждаться моментом. Особенно ей это удавалось в Вестерборке. В Вюгте обстоятельства ужесточились. Хотя здесь она стала старостой барака и именно в Вюгте сподвигла товарищей по несчастью заняться спортом и организовать кабаре, встречный ветер порой и ее сбивал с ног. Она считала этот лагерь воплощенным безумием, безумием безжалостным, адом — с постоянно меняющимися правилами приема посылок, многочасовыми стояниями на так называемых перекличках и крайне затрудненным общением с внешним миром.

В одном из своих избежавших цензуры писем Роза рассказывала о том, как жестоко разлучают родственников. То, что произошло в Вюгте 7 июня 1943 года, крайне угнетающе подействовало на настроение заключенных. Должно быть, разыгрывались ужасные сцены, когда близкие люди расставались друг с другом. “В течение двух дней, — прочел я, — все малолетние дети и их матери, общим числом в 3000 человек, были посажены на поезд и отправлены в Собибор. Больше о них никто никогда не слышал”.

В обоих лагерях Роза сумела наладить связь с миром по ту сторону колючей проволоки и оставалась в курсе происходящего на свободе. В Вестерборке главным источником информации был высокопоставленный эсэсовский офицер, с которым она завела близкие отношения. Но и в Вюгте у нее получилось наладить своего рода информационную сеть. В книге “Подпалины” одна из ее подруг по несчастью[68]описывает жизнь Розы в лагере Вюгт. Рассказывая о многочисленных подозрениях и слухах, циркулировавших в лагере, автор замечает: “Как так получилось, что Роза сумела рассказать о многих слухах как о свершившихся фактах, которые впоследствии и в самом деле подтвердились?” Супруги, обнаружившие переписку Розы и мефрау Колье, вскоре написали мне письмо, дав мне увидеть еще одну искорку того мира, в который я пытался войти: “Прошлым летом мы встретили женщину, которая тоже сидела в Вюгте и работала в «Филипс-команде», — писали они. — Она хорошо помнила Розу. Помнила, как та была хороша собой, как пела и танцевала”.