Чужая - Александр Сухов

— Не совсем человечьей, — уточнил я. — Лагорийцы, хоть и мало чем с физиологической точки зрения отличаются от людей, все-таки к виду хомо сапиенс никакого отношения не имеют. Впрочем, браки между людьми и лагорийцами приносят полноценное потомство. Вот только межрасовых браков за всю историю наших отношений раз-два и обчелся — уж очень местные нос высоко задирают перед землянами. Считают нас существами низшего порядка. Кстати, Квагш, а как это у вас в Большом Топком Болоте происходит? Ну, ты, надеюсь, понимаешь, что я имею в виду? Мы с тобой отчего-то еще не затрагивали данную тему.

— У нас все до предельного просто, — начал стажер. — Раз в году все заслужившие право на продолжение рода самцы и половозрелые икроносные самки нескольких кланов собираются в определенном месте, изобилующем теплыми мелкими озерками. Мужчины соревнуются друг с другом в силе, скорости, способности громко и выразительно петь и прочих умениях. Женщины стараются показать себя также с самой наилучшей стороны, чтобы обаять понравившегося потенциального партнера по спариванию. Постепенно происходит отбор по взаимной симпатии и образовавшиеся пары уединяются в теплых озерцах, прудах и бочагах. В течение двух недель мы не спим, не едим, пребываем в перманентном состоянии оргазма. Многие не выдерживают и умирают. Наконец оплодотворенная самка сбрасывает с себя самца и начинает метать икру. С этого момента мои соплеменники возвращаются к прежней привольной жизни, а соплеменницы строго следят за дальнейшим развитием и воспитанием новых гвахушингарапама. К твоему сведению процесс этот в принципе отличен от вашего способа репродукции вида.

— Интересно, Квагш, расскажи, ежели, конечно, это не возбраняется вашими духами, или еще какими-нибудь табу.

— После того, как самка отметает оплодотворенную икру, ее заботливо собирают и помещают в одно огромное теплое озеро, играющее роль инкубатора. Постепенно из икринок вылупляются головастики и начинают активно питаться сначала микроорганизмами, затем более крупными водными организмами, специально помещаемыми туда заботливыми мамашами. Головастики еще безмозглы и не имеют никакого представления об этике, поэтому слабые часто попадают в желудок сильным особям. В конечном итоге, от несметных полчищ остаются всего-то сотни особей, готовых к трансформации в полноценного гвахушингарапама…

Закончить свой рассказ о том, что дальше происходит с юными латингами, Квагш не успел, поскольку в комнату вошла хозяйка. В руках она держала приличных размеров поднос, уставленный вазами с фруктами, сладостями, хрустальными графинчиками с разноцветным содержимым и бокалами, также хрустальными. Не забыт был и мой напарник — на краю означенного подноса я увидел пакетик с надписью: «Еда для инсектофагов» и изображенным на нем усатым то ли тараканом, то ли кузнечиком. По довольной физиономии стажера я догадался, что с его точки зрения насекомое выглядело вполне аппетитно. Впрочем, окажись на моем месте коренной житель Юго-Восточной Азии или Экваториальной Африки, он был бы вполне солидарен с латингом и вряд ли отказался оценить органолептические достоинства данного блюда.

Что же касается меня, я готов терпеть, когда на моих глазах употребляют кошачий корм или сомнительного вида гранулы, но любоваться тем, как гигантский лягух станет с аппетитом поглощать таракашек в их естественном виде, что-то, особого желания не возникает. И где только Айран откопала эту, с позволения сказать, еду?

Все-таки я недооценил всей чуткости своего товарища. Квагш посмотрел сначала на мою кислую физиономию, затем на пакет с сублимированными кузнечиками, после чего обратился к хозяйке:

— Достопочтенная Айран, с вашего позволения мне хотелось бы отправиться в сад на свежий воздух. Видите ли, от быстрого бега у меня до сих пор кружится голова.

Ну, Квагш! Ну, дипломат! Это же надо такое выдумать. Раньше он никогда не жаловался на головокружения и всякие мигрени. Настоящий мужик и кореш. Даже любопытство свое врожденное приструнил, а ведь наверняка не терпится узнать, чего ради нам пришли на помощь. Очко ему в актив, а лично от меня, как это теперь принято говорить: респект и уважуха. Еще наблюдательный он — сад успел усмотреть. Лично я никакого сада не увидел. Хотя это вполне объяснимо — не до того мне было, уж больно хозяйка хороша.

— Ну что же, уважаемый Квагш Заан Ууддин Левар харан теге, не смею вас задерживать. — Как-то уж очень загадочно улыбнулась хозяйка и, опустив поднос на небольшой столик, стоявший в непосредственной близости от дивана, на котором расположились я и стажер, предложила: — Возьмите с собой эту еду и еще что-нибудь. В саду гамак и шезлонги, есть пруд. Располагайтесь как дома, не стесняйтесь.

— Смею еще раз напомнить, госпожа Айран, для друзей я просто Квагш. — И все-таки, стажер был необычайно польщен тем, что Айран с первого раза запомнила и не переврала его замысловатое имя.

Прихватив с подноса пакет, мой приятель поспешил удалиться. Я и Айран остались наедине.

— Федор, может быть вина? — предложила хозяйка, присаживаясь рядышком на освободившееся место. У меня аж дыхание сперло от волнения.

Лишь теперь я обратил внимание на то, что за время своей кратковременной отлучки дама успела принять душ, привести в порядок свои роскошные иссиня-черные волосы и переодеться в темно-синее с блестками платье. От нее исходил чудесный запах летнего луга, речной свежести и чистой кожи. Если бы не этот букет, я вполне мог принять ее не за существо из плоти и крови, а настоящую небожительницу, решившую по какой-то ведомой лишь ей причине осчастливить своим присутствием ничем не примечательного смертного.

— Позвольте узнать, Федор, о чем это вы задумались? — с хитринкой в глазах спросила Айран, и, не дожидаясь ответа, указала ручкой на один из стоявших на столике графинов. — Вот это знаменитое красное лагорийское. Рекомендую попробовать. Не бойтесь, не захмелеете, оно не крепкое, здесь его по праздникам даже детям принято давать.

Выйдя из состояния блаженной отрешенности, я вскочил, чтобы немедленно выполнить волю хозяйки. При этом едва не перевернул злосчастный поднос. Наконец дотянулся до означенного графина и начал разливать рубинового цвета жидкость в хрустальные бокалы. Я был сильно взволнован и смущен, наверное, цвет моего лица мало чем отличался от цвета разливаемого мною вина. И все-таки смущение не помешало мне на подсознательном уровне отметить, что графины, вазы и бокалы вовсе не стекло с добавкой окиси свинца или бария, а настоящие шедевры, искусно вырезанные из цельного куска горного хрусталя.

Мне все-таки удалось каким-то чудом не пролить ни капельки драгоценного лагорийского, о котором я был не только наслышан, но неоднократно имел удовольствие вкушать в компании… Впрочем, не стоит поминать других дам, когда перед тобой сидит самая настоящая богиня.

— За ваше здоровье, Айран! — с пафосом провозгласил я. — И позвольте вас поблагодарить за помощь, нам оказанную, если бы не вы…

— Полноте, Федор, не стоит благодарности, — широко улыбнулась хозяйка, продемонстрировав в очередной раз чудесный набор белоснежных жемчужин-зубов. Затем, бросив на меня кокетливо-хитроватый взгляд, сказала: — Когда-то давным-давно я побывала в вашем мире, и мне там очень понравился один славный обычай. Бруд… бруден… короче, не помню точно, как он называется, суть в том, что мужчина и женщина пьют вино, целуются, после чего переходят на «ты».