Палач. Книга 1 - Александр Ачлей

— в гостях — 16 %

Прощальные записки оставляют 44 % самоубийц.

Они адресованы:

— „всем“ — 20 %

— близким — 12 %

— начальникам — 8 %

— никому — 4 %»

Из журнала «Занимательная статистика», № 2, 2016 год.

Выйдя от Курзанова, Глоб почувствовал жуткую усталость и боль в спине. Так всегда реагировал его организм на сильные стрессы. Нет, он вовсе не жалел о случившемся. Ему давно уже не нравился ни сам Курзанов, ни то, чем он у него занимался. Просто все надоело, а самое главное — надоело жить. То к чему он стремился, о чем мечтал, так и не сбылось. Его воспитывали патриотом, и он хотел так же жить. Но не получилось. И кто в этом был виноват? Он понимал, что Курзанов его теперь в покое не оставит, но это его мало беспокоило. Знай Виталий Николаевич, как он устал от жизни, может, и не стал бы его преследовать. Глоб вышел на набережную, достал мобильник и набрал номер телефона Артемьева: «Я вышел из игры. На меня больше не надейся. Удачи тебе».

Он отключил телефон, швырнул его в реку, поймал такси, скомандовал водителю: «На Сельскохозяйственную улицу. Там покажу», — и, прикрыв глаза, погрузился в воспоминания. Когда он стал таким? Как умудрился выхолостить живые чувства: любовь, сострадание, вину, обиду? Да, Ельцин со своей сворой, да, Грачев с прожженным цинизмом, да, потоки лжи, за которыми умело прятали правду о том, как продается и растаскивается на куски Родина. Но почему он? Почему именно у него не хватает сил, чтобы жить и радоваться тому, что есть? Почему Артемьеву удалось сохранить этот огонь во взгляде, а он давно равнодушно взирает на происходящее? Ведь когда-то тоже кипел эмоциями! Мог искренне сопереживать и сострадать! Любить!!! Он вспомнил Лену, чего не делал уже давно. Чем она привлекла внимание Глоба? Ведь к тому времени, как впервые ее увидел, он уже вполне состоялся, если можно так сказать, как мужчина. Правда, настоящей любви, от которой замирает сердце и бросает то в жар, то в холод, Глоб еще не испытывал, не считая, конечно, первой школьной влюбленности. Но те чувства были платоническими и к взрослой жизни отношения не имели. А тут…

Он впервые увидел ее в ресторане на окраине Питера, куда зашел с друзьями, такими же, как он, морскими офицерами, отметить очередную годовщину выпуска. Она сидела за столиком напротив, рядом с атлетически сложенным черноволосым красавцем, который не скрывал своего желания произвести впечатление на спутницу. Девочка ему сразу понравилась: и то, как сидела, как держала вилку, как была одета и причесана. Это потом уже, так сказать, с годами, он понял, что так и случается: живешь себе, живешь на белом свете, и вдруг, в один прекрасный день, встречаешь свой идеал, в котором все, буквально все, доставляет радость, и ничто не раздражает. Он долго смотрел на нее, не обращая внимания на товарищей, которые с удовольствием заказывали водочку, салатики и возбужденно что-то обсуждали, пытаясь скрыть желание поскорее «нормально» выпить и закусить. Их взгляды на секунду пересеклись, и он почувствовал, как мощная горячая волна ударила в голову. Через какое-то время она ушла, сопровождаемая своим «черным рыцарем», а он остался и так разволновался, что даже принятое в изрядном количестве спиртное никак не подействовало. Раньше с ним такое случалось только в моменты душевного напряжения.

Вечером следующего дня он вновь заглянул в тот ресторан, и предчувствие его не обмануло. За столиком в глубине зала сидела Лена (тогда он еще не знал ее имени) и опять в компании красавца-брюнета, присутствие которого почему-то абсолютно не раздражало Глоба. Наверное, потому что он вообще ничего, кроме этой, так запавшей ему в душу, девушки не замечал. Он сел за угловой столик, заказал себе сухого вина и фруктов и стал наблюдать за ними, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Ее спутник что-то очень темпераментно ей объяснял, она снисходительно, но без жеманства улыбалась. Несколько раз их взгляды пересекались, и Глоб не видел в ее глазах отчуждения, скорее наоборот: поощрение, любопытство и заинтересованность. Спустя какое-то время он поднялся, подошел к их столику, вежливо попросил у кавалера разрешения пригласить даму на танец и, не дожидаясь ответа, взял ее за руку и повел за собой. Он чувствовал — она последовала за ним, потому что хотела этого. В общем, все получилось настолько естественно, что ошалевший от такой наглости неизвестно откуда появившегося конкурента кавалер не успел вмешаться, и ему ничего не оставалось, как терпеливо ждать окончания танца. Они не разговаривали, но он держал девушку в руках и чувствовал ее. Он вдыхал ее запах и понимал, что это его запах. Всем своим нутром Глоб ощущал, что это его женщина, которую он никому не отдаст.

В тот теплый августовский питерский вечер, там, в ресторане морского вокзала, все и произошло. После того как Лена вернулась за свой столик, ее спутник, все видевший и почувствовавший неладное, стал что-то горячо говорить ей. Он явно нервничал, слишком импульсивно размахивая руками. Глоб весь напрягся, готовый в любой момент вмешаться в назревающий конфликт. Видимо, осознав, что может произойти, девушка резко встала, подошла к нему и просто сказала:

— Мне надо с вами поговорить, — и, не дожидаясь ответа, направилась в сторону летней веранды. Она вела себя настолько уверенно, что у Глоба не возникло даже мысли как-то возразить ей. Он безропотно поднялся и последовал за ней.

— Вы мне тоже очень нравитесь, — без подготовки начала Лена, — но я вас прошу позволить мне уйти с Рафиком. Я слишком долго затягивала выяснение наших отношений. И только сегодня, встретив вас, поняла, что должна незамедлительно все ему объяснить. Он сможет воспринять все спокойно, если поймет, что мой отказ никак не связан с вашим появлением. Иначе задетая гордость, обида и, конечно, ревность могут довести его до бешенства. Это не нужно ни мне, ни вам. Я предлагаю вам встретиться завтра, в центре города, у Медного всадника. Если вы не возражаете, мы уходим. — Не дожидаясь ответа, она вернулась в зал и, взяв под руку своего спутника, вывела его из ресторана, где на парковке стоял серебристый мерседес славного сына Востока. Они сели в машину, причем Рафик все время срывался на крик, и по доносившимся ругательствам Глоб точно установил его этническую принадлежность.

«Какой черт занес сюда этого уроженца Апшерона?» — подумал он, угадав в сопернике своего земляка по маминой линии, азербайджанца.

Машина резко рванула с места и умчалась в ночь. Глоб же, не привыкший полагаться на волю случая, решил все-таки «проводить» свою избранницу до дома. Он вскочил в стоящий рядом автомобиль частника и коротко приказал водителю следовать за серебристым красавцем, не привлекая к себе особого внимания. Уверенный тон клиента с пониманием был воспринят немного опешившим хозяином, который беспрекословно последовал за удаляющимися габаритными огнями «мерса». Ехали они недолго. Минут через десять мечта всех кавказских мужчин резко свернула в один из дворов.

— Выключи фары, — тихо скомандовал Глоб своему вознице. «Жигуленок» незамеченным въехал во двор, где разыгрывался акт пьесы «украденная невеста». Рафик, по всей видимости, окончательно потерявший голову, пытался вытащить из своего «мерина» девушку, которая отчаянно сопротивлялась, используя нехитрый женский арсенал: сумочку, ногти и каблуки. Распаленному еще больше этим не очень-то эффективным отпором кавалеру почти удалось извлечь Лену из машины, когда он вдруг услышал: «Дэян Гардаш! На вар?» Обращаясь к нему по-азербайджански, Глоб рассчитывал на эффект неожиданности и добился своего. Опешивший Рафик выпустил из рук сладкую добычу и уставился в недоумении на вроде бы русского пацана, который поздней ночью, в Питере, почему-то обращается к нему на языке предков. Не дожидаясь, когда тот придет в себя, Глоб, протянув ему правую руку для рукопожатия, левой сжал болевые точки чуть повыше его локтя и внятно произнес: