Ангелы Опустошения - Джек Керуак

Все это Южная Сторона Сан-Франа в низовьях Третьей улицы и газгольдеры и водяные цистерны и промышленные рельсы, все в дыму, омерзительно от цементной пыли, крыши, за которыми синие воды доходят до самого Окленда и Беркли, ясно видных, даже предгорья за ними начинающие свое долгое восхождение на Сьерру, под облачными вершинами божественной величественной огромности снежно-розово оттененной в сумерках – Остальной город слева, белизна, печаль – Место как раз для Саймона и Лазаря, здесь вокруг повсюду живут негритянские семьи и их конечно же очень любят и даже банды детворы заваливают прямо в дом и палят из игрушечных ружей и визжат и Лазарь обучает их искусствам вести себя тихо, их герой —

Я спрашиваю себя опираясь на перила вместе с печальным Дональдом знает ли он все это (такой тип) есть ли ему до этого дело или о чем он думает – вдруг замечаю что он повернулся лицом ко мне и смотрит долгим серьезным взглядом, я отворачиваюсь, не могу его выдержать – Не знаю как сказать или поблагодарить его – Меж тем молодой Маклир на кухне, они все читают стихи разбросанные посреди хлеба и варенья – Я устал, я уже устал от всего этого, куда мне пойти? что сделать? как миновать вечность?

Тем временем душа свечою догорает в наших «кла-зельных» челах…

– Ты наверно был в Италии и все такое? – что ты собираешься делать? – наконец выдавливаю я —

– Я не знаю что собираюсь делать, – печально отвечает он, с грустно-усталым юморком —

– Что человек делает когда делает, – говорю я безучастно безмозгло —

– Я много слышал о тебе от Ирвина и читал твою работу —

По сути он слишком для меня порядочен – я же способен понять одно неистовство – вот бы сказать ему об этом – но он знает насколько я знаю —

– Мы тебя еще увидим где-нибудь?

– О да, – отвечает он —

Два вечера спустя он устраивает нечто типа небольшого обеда для меня у Розы Мудрой Лазури, женщины заправляющей поэтическими чтениями (на которых я ни разу не читал, из стыдливости) – По телефону она приглашает меня, Ирвин стоя рядом шепчет «А нам тоже можно прийти?» – «Роза, а Ирвину можно прийти?» – («И Саймону») – «А Саймону?» – «Ну разумеется» – («И Рафаэлю») – «А Рафаэлю Урсо поэту?» – «Ну конечно же» – («И Лазарю», – шепчет Ирвин) – «А Лазарю?» – «Конечно» – поэтому мой обед с Джеффри Дональдом и его хорошенькой элегантной интеллигентной девушкой превращается в неистовый вопящий ужин над ветчиной, мороженым и пирогом – что я и опишу когда до него еще дойдет —

Дональд и Маклир уходят и мы лопаем что-то вроде сумасшедшего прожорливого ужина из всего что только есть в леднике и выскакиваем на хату к девчонке Рафаэля провести там вечер за пивом и разговорами, где Ирвин с Саймоном немедленно снимают всю одежду (их фирменный знак) а Ирвин даже балуется с Сониным пупком – и естественно Рафаэль хепак с Нижнего Ист-Сайда не хочет, чтобы кто-то там баловался с животиком его чувихи, или недоволен что ему приходится сидеть глядя на голых мужиков – Это хмурый вечер – Я вижу что мне предстоит куча работы залатывать все – А на самом деле Пенни снова с нами, сидит где-то сзади – это старые фрискинские меблирашки, верхний этаж, повсюду разбросаны книги и одежда – Я просто сижу с квартой пива и ни на кого не гляжу – мое внимание из размышлений извлекается лишь прекрасным серебряным распятием которое Рафаэль носит на шее, и я замечаю что-то по его поводу —

– Так оно твое! – И он его снимает и протягивает мне. – В самом деле, честно, возьми!

– Нет-нет я поношу его несколько дней и отдам тебе обратно.

– Можешь оставить, я хочу тебе его отдать! Знаешь что мне в тебе нравится Дулуоз, ты понимаешь почему я злюсь – Я не хочу сидеть тут и пялиться на голых парней —

– О что не так? – спрашивает Ирвин оттуда где стоит на коленях у Сониной табуретки и трогает ее за пупок под складочками одежды которую приподнял, а сама Соня (хорошенькая малютка) обречена доказывать что ее ничего не достанет и позволяет ему это делать, пока Саймон молитвенно наблюдает (сдерживая себя) – По сути Ирвин и Саймон начинают чуть-чуть дрожать, стоит ночь, холодно, окна открыты, пиво холодное. Рафаэль сидит у окна погрузившись в тоскливые раздумья и не желает разговаривать а если и желает, то не хочет их одергивать – («Вы что ожидаете будто я позволю вам клеить мою чувиху?»)

– Рафаэль прав, Ирвин – ты не понимаешь.

Но я должен заставить понять еще и Саймона, ему хочется гораздо сильней чем Ирвину, Саймон желает лишь одной непрерывной оргии —

– Эх, парни, – в конце концов вздыхает Рафаэль, махнув рукой, – Давай, Джек, забирай крестик, оставь его себе, на тебе он хорошо смотрится.

Он висит на небольшой серебряной цепочке, я надеваю его через голову и заправляю под воротник и крестик остается на мне – Мне до странности радостно – Все это время Рафаэль читал Гранильщика Мудрого Обета (Алмазную Сутру) которую я перелагал на Опустошении, теперь она лежит у него на коленях:

– Ты ее понимаешь Рафаэль? Там ты найдешь все что нужно знать.

– Я знаю о чем ты. Да я ее понимаю.

Под конец я читаю ее главы всей компании чтоб отвлечь их от девчоночьих ревностей:

«Субхути, живым которые знают, прежде чем учить значению других, самим следует освободить себя от всех огорчительных желаний возбуждаемых прекрасными видами, приятными звуками, сладкими вкусами, ароматом, мягкими прикосновениями и соблазнительными мыслями. В своей практике щедрости они не должны испытывать слепого влияния ни одного из этих завлекательных проявлений. А почему? Потому что если они в своей практике щедрости не испытывают слепого влияния подобных вещей они пройдут через блаженство и достоинство этого превыше расчета и превыше воображения. Что ты думаешь, Субхути? Возможно ли рассчитать протяженность пространства в восточных небесах?

Нет, блаженный пробудитель! Протяженность пространства в восточных небесах рассчитать невозможно.

Субхути, возможно ли рассчитать пределы пространства в северных, южных и западных небесах? Или по направлению к любому из четырех углов вселенной, или наверх, или под низ, или вовнутрь?

Нет, почтеннейший из миров!

Субхути, столь же невозможно рассчитать блаженство и достоинство через которые пройдут живые кто знает, кто практикует щедрость не испытывающую слепого влияния ни одного из этих суждений о реальности ощущения существования. Этой истине следует обучать в самом начале и всех»…

Все они слушают сосредоточенно… тем не менее в комнате есть то по чему я не подрубаюсь… жемчуг растет в моллюсках.

Мир спасен будет тем что я вижу и пью

Совершенной вселенской учтивостью —

В свежем пространстве небес Орион

Раз два три четыре пять шесть выйди вон —

Ночь оборачивается гадко, мы идем домой оставив Рафаэля в тягостных думах, а на самом деле он даже ссорится с Соней, собирает вещи съезжать – Ирвин и Саймон и я и Пенни возвращаемся на квартиру, где Лазарь опять раскочегарил плиту, притаскиваем еще пива и все напиваемся – В конце концов Пенни заходит в кухню чуть не плача, ей хочется спать с Ирвином но тот уже уснул: