Иной смысл - Влад Вегашин

Он не жаловался. Он помнил тех, кого убил. Помнил зачистки, помнил расстрелы. Помнил тяжелую отдачу ствола и аккуратную дырочку посреди лба тринадцатилетнего подростка. Правда, еще он помнил, как этот подросток всадил нож в горло его солдата, — но кого это волновало? В конце концов, он не отрицал собственной вины.

В какой-то момент госпиталь быстро и безукоризненно расформировали. Кого-то, с наименее запятнанной репутацией, перевели в городские больницы, кого-то показательно судили, — Теодор не хотел даже думать о том, насколько это омерзительно — судилище над парализованными калеками, в которых превратились бывшие офицеры и командиры частей. А кого-то просто вышвырнули, сплавив в приюты и хосписы. Среди этих, последних, оказался и сам Теодор. И обрадовался — в хосписе точно долго не протянуть.

Но организм оказался крепче, чем он надеялся. Шли дни, месяцы, они сложились в год, Теодор оставался жив.

А потом появился он. Сухощавый, безукоризненно вежливый, с холодным бесстрастным лицом. Вошел в палату, огляделся — ни тени брезгливости. Присел на край койки, внимательно посмотрел в глаза парализованному командиру дивизии. И начал говорить.

О преступлении и наказании. О грехе и искуплении. О свободе и зависимости. Об относительности всех означенных понятий. О шансе. Нет, не так — о Шансе. А потом сказал:

— Герр Майер, если вы согласны на мое предложение — скажите «да». Если не согласны — промолчите, и я уйду. Вы меня больше никогда не увидите.

Теодор толком не понял, в чем заключается предложение. Зато он понял, что над ним издеваются — паралич голосовых связок не позволял выдавить даже стон. Ярость затопила разум.

Он внимательно посмотрел на собеседника.

А потом, неожиданно для самого себя, сказал:

— Да.

Кейтаро удовлетворенно кивнул, и Теодор отключился.

Он пришел в себя в совершенно другом месте. Открыл глаза — и осознал себя живым. Целым. С ногами и руками. Он почувствовал свое тело, которого не ощущал несколько лет.

Кейтаро объяснил все. Про Силу, нуждавшуюся в исполнителях. Про несовершенство мира, находящегося под угрозой гибели. Про скрытый дар Теодора к тому, что тот всегда презрительно именовал «магией». Про долгую, очень долгую жизнь. Про служение миру, закономерно продолжающее служение стране.

И Теодор еще раз согласился. Позже он понял, что тогда нужно было сделать только одно — застрелиться, пока еще была возможность. Потом он принес клятву — и возможности не стало. Теодор никогда не думал, что клятву невозможно нарушить, если есть желание ее нарушить. Оказалось — клятвы бывают нерушимыми в прямом смысле.

А потом он узнал о цене искупления. И понял: раньше было не бессилье. Бессилье — теперь. Когда нет ни единого шанса. Когда это — навсегда.

Шло время, Теодор служил Кейтаро и служил Силе, которой принадлежал Кейтаро. Выполнял приказы — не как раньше, а дословно. Пока не появился призрак шанса.

Силе можно противопоставить только другую силу. Теодор Майер прекрасно понимал это. Также он понимал, что открытое противостояние не приведет ни к чему, кроме ужесточения контроля за ним самим — его даже не убьют, Кейтаро только затянет потуже строгий ошейник и укоротит поводок. И Теодор решил создать свое оружие для Кейтаро — но только он знал, что в итоге это оружие обернется против японца.

Братство Повелителей. Как хороша была идея! И как бездарно она была загублена. Как легко, даже изящно Кейтаро провел его! Достаточно оказалось всего лишь на время лишить Теодора контроля над Повелителями. Братья оказались во власти Кейтаро, а тот легко и непринужденно перенаправил их деятельность в то русло, которое было выгодно Кейтаро и Силе, которой тот служил.

Впоследствии Теодору почти удалось уничтожить созданное им же оружие. Чужими руками, разумеется, к тому моменту он уже мастерски научился этому ранее презираемому методу.

В какой-то момент пришло смирение со своей судьбой. Смирения хватило надолго, Теодор сам не ожидал, что выдержит столько времени. А потом сложился новый план.

Не сказать, что он был в восторге от этого юноши, Олега Черканова. С другой стороны… нет, пожалуй, Черканов и впрямь являлся идеальной кандидатурой. И то, что при их последней встрече во сне Олег отказался сотрудничать, тоже было плюсом. Гораздо большим, чем если бы он сразу же доверчиво согласился.

План, стройный и четкий, но в то же время гибкий и способный подстраиваться под обстоятельства, Теодор составил еще даже до того, как показывал Косте своего избранника на роль оружия против Повелителей… а на самом деле — против Кейтаро.

И все шло согласно этому плану, пока Теодор с досадой не обнаружил Дориана в непосредственной близости от Олега. Кто-то другой, быть может, и не насторожился бы — мало ли по какой причине могут единожды пересечься два человека, никоим образом между собой не связанные, — но Теодор слишком хорошо знал, кем и чем являлись последователи его собственных выкормышей.

В другой ситуации он, возможно, не стал бы торопить события. Понаблюдал за Черкановым, попробовал бы выяснить — что нужно противнику от молодого человека, проверил бы сны Олега. Но только в том случае, если бы ему противостоял кто-то другой, не Дориан. И вообще не кто-либо из Братства.

Убедившись, что встреча Черканова с Повелителем носила не единичный характер и уж точно не была случайной, Теодор решил действовать. Его позицией по жизни было: «Лучшая защита — это нападение, а сдачи лучше всего давать еще до того, как тебя ударили».

Теодору уже давно не приходилось столь тщательно готовиться к вторжению в чье-то сознание — встречаться на физическом уровне с практиком, чей уровень силы на данный момент был неизвестен, ему не хотелось. Продумав все возможные варианты, он остановился на встрече во сне — причем во сне оппонента, а не в собственном. Вот только Дориану лучше считать, что это он находится в чужом сне. Подготовка заняла почти двое суток, зато теперь Теодор был уверен — все пройдет именно так, как ему требуется.

Когда Дориану исполнилось десять лет, он пообещал себе, что его жизнь ни в коем случае не будет похожа на жизнь его родителей. И выполнил данное самому себе обещание. Он работал как проклятый — с того самого дня, когда решил, что лучше умрет, чем повторит судьбу отца или матери. И самым сложным оказалось работать над собой. В то время, когда сверстники играли во дворе, ходили большой компанией в кино или на концерты, проводили время в компьютерных клубах, общались, Дориан учился. Ему не хватало времени — и он приучил себя спать четыре часа в сутки, не больше. Ему не хватало книг — он сумел выиграть городскую олимпиаду по химии и получить главный приз — ноутбук. Ему нужны были деньги на реализацию первого проекта — и он полгода ел только рано утром и поздно вечером, дома, откладывая выдаваемые на завтраки и обеды в школе деньги.

Позже он сумел наверстать упущенное, а некоторые привычки обернулись против него самого. Дориан тратил немалые деньги на зарплаты выписанных из Италии и Франции поваров, он стал завсегдатаем элитнейших борделей, обстановка его дома обошлась в такую сумму, на которую можно было бы десять лет безбедно жить многодетной семье. Но одна привычка не изменилась — Дориан по-прежнему спал четыре часа в сутки, и ни минутой больше.