Крестовый поход - Дебби Виге

Ученый был мертв. В глазах его застыл дикий ужас, он уже не дышал, сердце не билось. «Зачем же пить зараженную кровь человека, больного раком, вместо того чтобы просто свернуть ему шею?» — удивился Антонио. На окровавленной шее Майкла в месте укуса остались две красные отметины. Но откуда у него самого кровь на губах?

Страшное подозрение охватило Антонио; он широко раздвинул челюсти ученого. Язык весь в крови. Антонио принюхался. Явно не его кровь, это чья-то еще.

«Dios, не может быть! Неужели и он был „обращен“? — изумился он. — Я же слышал, как бьется его сердце, разве не так?»

Антонио не мог не воспользоваться случаем. Он выхватил из кармана еще один кол и размахнулся, чтобы вонзить его в сердце доктора.

Но тут раздался оглушительный, потрясший лабораторию взрыв. Взрывная волна отбросила Антонио к дальней стенке и выбила из руки кол. Через мгновение в клубах дыма показались какие-то люди, не меньше десятка, в черных бронежилетах, в противогазах и с арбалетами в руках. Они сразу заметили ученого и немедленно направились к нему. Один из них бросил оружие другому, тот поймал, а первый перекинул тело Шермана через плечо и снова исчез в клубах дыма.

Остальные тоже растворились в дыму, кроме одного. На шее у него висел черный Иерусалимский крест;[33]на фоне черной одежды его почти не было видно. Глядя Антонио в глаза, человек приветственно поднял руку, сделал шаг назад и тоже исчез в клубах дыма.

— Валим отсюда! — проревел Холгар.

— Не имею никаких возражений! — услышал он крик Джеми.

Они выбежали в коридор, взлетели по ступенькам к потайному входу и снова оказались в библиотеке. Антонио отступал спиной вперед, не спуская глаз с лаборатории и готовый уничтожить всякого, кто осмелится их догнать.

Но очень скоро понял, что догонять их никто и не собирался.

А наверху уже вовсю завывали сирены тревоги.

— Уходим отсюда, — приказала Эрико. — Быстро.

По дороге к Новому Орлеану, Луизиана

Хеда

Хеда лежала в клетке, мокрая от пота и слабая от потери крови. Боль была мучительной, и она свернулась калачиком, прижав коленки к груди. Хеда все еще чувствовала, как зубы Авроры вонзаются ей в шею. Такой боли ей в жизни не приходилось испытывать. Правда, она заглушалась страхом, что ее еще и изнасилуют.

Хеда не могла забыть, как Аврора железной хваткой обвила ее руками, притянула и крепко прижала к себе. Губы ее прижались к нежной Хединой шее. Она слегка пощекотала ее ими и вонзила зубы в горло. Было такое чувство, будто с нее живьем сдирают кожу, вынимая не только рассудок, но и душу. Она чувствовала, как кровь ее перетекает в организм Авроры, она кричала, плакала, моля о смерти.

Хеде казалось, что все это длилось очень долго, не менее получаса, хотя она понимала, что такого не может быть. Дженн рассказывала, что вампир способен выпить всю человечью кровь всего за пять секунд. Она осталась жива. Об этом ей сообщал каждый сопровождавшийся болью удар сердца, каждый мучительный вдох. Нет, скорей всего все длилось не больше секунды, хотя и казалось, что прошла чуть ли не целая жизнь.

Покончив с удовольствием, Аврора удовлетворенно что-то промурлыкала и бросила Хеду на пол клетки. Сколько времени она пролежала, свернувшись калачиком, Хеда не знала. Как вдруг услышала, что кто-то, скорей всего тот самый вампир, у которого сестра болела астмой, сунул ей в клетку миску с едой: запахло мясом тако.[34]Но если б ей и хотелось есть, она не смогла бы, потому что не было сил поднять головы.

Запаха мяса вызвал только тошноту, и Хеда подумала, что ей решили пока сохранить жизнь. Значит, Аврора или еще кто-нибудь опять придет и, не спросись, станет пить ее кровь. Тиффани как-то рассказывала Хеде, что от одного вампирского укуса в вампира не превратишься. Хеда не стала спрашивать, откуда она это знает. То же самое говорил по телевизору и Соломон, но Хеда не верила. Он же вампир. Проклятый, как их называла Дженн. Лживый монстр, одна Аврора чего стоит.

Но теперь Хеда надеялась, что это правда. Лучше умереть, чем стать вампиром. Она не знала, существует ли рай и ад, но быть вампиром — все равно, что при жизни оказаться в аду.

«Лучше я убью себя», — думала она и впервые в жизни стала молиться.

«Господи, прошу тебя, не дай мне стать вампиром, лучше пошли мне смерть!» — повторяла она.

Рядом с клеткой кто-то вполголоса разговаривал, и по обрывкам фраз Хеда поняла, что скоро они будут в Новом Орлеане, что этот город — еще одна цитадель вампиров, еще более надежная, чем Сан-Франциско.

Далеко внизу, под крыльями самолета, спят в своих домах и видят сны добропорядочные американцы. Добропорядочные американцы, которые палец о палец не ударили, чтобы противостоять вампирам. Добропорядочные американцы, которые толкуют о мире с вампирами и о договорах с ними. Которые считают, что худой мир лучше доброй ссоры, и думают, что переговорами и общением с заклятым врагом можно решить все проблемы.

«Добропорядочные», как отец ее, например, который в обмен на личную безопасность и защиту принес в жертву вампирам собственных дочерей.

Эти добропорядочные американцы пускай проваливают к чертям собачьим. Это из-за них она сейчас сидит в клетке, как дикий зверь, страдает ради забавы и сластолюбия этих чудовищ, которым не место на Земле. Но что же случилось с Дженн? В голове ее теснились страшные картины, ей казалось, что сестра погибла, и сердце ее больно сжималась. А тут еще астма… если с ней снова сейчас случится приступ, она не выдержит.

«Если я когда-нибудь выберусь отсюда, своими руками перебью вампиров всех до последнего, — клялась она самой себе, лежа в луже собственной крови, пота и рвоты. — Если выберусь отсюда, убью отца… и всякого другого, кто позволил вот так надругаться над собственной дочерью». Эта мысль придавала ей силы, она больше не молила Бога о смерти, наоборот, молила о том, чтобы он оставил ей жизнь.

Братья и сестры, мы единая рать,

Но кое-кто хочет кол в нас вогнать.

Убивать нас в наших постелях,

Бить, чтоб головы с нас летели.

Но довольно войны и насилия нам,

Разойдемся с миром все по домам.

Но сущие монстры, вот кого надо бояться,

Охотники! Бейте повсюду их, братцы.

Окрестности Билокси, Миссисипи

Дженн

— Берите печенье, берите сахар, — Модин Бетюн угощала Дженн.