Сирийский патруль - Сергей Соболев

Иван сунул ноги в желтые штатовские «берцы», доставшиеся ему в комплекте с камуфляжными брюками, майкой и курткой. Поднялся с топчана; морщась от неприятных ощущений в затекших членах, принялся делать круговые движения кистями рук, одновременно встряхивая их, чтобы побыстрее восстановилось кровообращение.

Окно камеры, расположенное под потолком, на высоте примерно трех метров, не только зарешечено, но еще и закрыто с внешней стороны деревянным щитом. Площадь помещения составляет примерно двенадцать квадратов. Под потолком тускло горит забранный в защитный кожух светильник. Камера рассчитана на содержание двух заключенных, в ней имеется два узких деревянных топчана. В полу — в правом ближнем от входа углу камеры — имеется дыра со сливом для отправления естественных нужд. Там же, на высоте около полуметра, прямо из стены торчит короткий, чуть изогнутый отросток трубы с вентилем: желающие могут умыться или попить воды из-под крана.

Впрочем, пить эту сомнительного качества воду нынешним обитателям камеры нет нужды: Ахмед сразу же, как только их сюда привезли, принес в камеру пятилитровую емкость с питьевой водой. Он же, спустя час после водворения в камеру перевезенных из «собачьей виллы» двух узников, приоткрыв на мгновение дверь, швырнул на пол пакет с едой: «жрите, собачьи дети…»

Иван принялся мерить шагами камеру.

Шесть шагов от двери до стены с зарешеченной «амбразурой», поворот «кругом», столько же шагов обратно.

После внезапного переполоха на «собачьей вилле» его и Джейн спешно затолкали в крытый фургон и куда-то повезли. Несколько минут Ахмед гнал по какой-то окраинной улице, затем они выскочили на пригородное шоссе. Здесь фургон остановился — в одном из «карманов». Но стояли они там недолго: Махмуд вытащил из «бардачка» два полотняных мешка и поочередно натянул их на головы прикованных наручниками и цепочкой к креслам двух «пассажиров».

После того как была устранена эта досадная оплошность — а, судя по обмену злыми репликами между водителем и вторым охранником, они винили в случившемся друг друга — Ахмед вновь утопил педаль акселератора в пол…

Так на довольно большой — по ощущениям Ивана — скорости они мчались еще около получаса. Затем Ахмед сбавил скорость и, похоже, свернул на одну из второстепенных дорог.

Двигаясь по ней уже на меньшей скорости, совершив два или три поворота, они проехали еще пару десятков километров. И, судя по дальнейшему, оказались в конечной точке этой их поездки, смахивающей на бегство (или на спешную эвакуацию).

Когда фургон остановился, кто-то из этих двоих отстегнул цепочку. Первой из транспорта вывели Джейн. Через несколько минут пришла очередь Козака покинуть фургон: держа под руки с двух сторон, его сопроводили в какое-то строение…

Полотняный мешок с него сняли не сразу. Кто-то из конвоиров вполголоса предупредил, что им предстоит спуститься по ступенькам. Козак даже пересчитал их — четырнадцать. Затем его провели по какому-то коридору, в котором гулко отдавались их шаги.

Провернулся ключ в замке, скрипнула проржавевшими петлями дверь. С Козака наконец сняли полотняный мешок, и, втолкнув в тюремного вида помещение, где уже находилась его подруга по несчастью, заперли за ним дверь.

Козак, забросив руки за спину, продолжал мерить камеру шагами.

А что еще ему остается делать?

Спать — или пытаться спать — как это делает Джейн?

У него не получается: стоит закрыть глаза, и тут же возникают, всплывая из темных глубин подсознания, картинки пережитого или недавно виденного…

Да и не очень комфортно лежать или даже просто сидеть на твердом, отполированном телами десятков или сотен предыдущих постояльцев деревянном ложе… «Свой» поролоновый матрас он отдал женщине, как и тонкое суконное одеяло. Однако Джейн не только не поблагодарила сокамерника за проявленную заботу, но и восприняла его жест как нечто «само собой разумеющееся».

Дверь толстая, крепкая; она снабжена «глазком», как и большинство подобных тюремных дверей во всем мире. Примерно раз в час в коридоре раздаются шаги; охранник на несколько секунд прикипает к «глазку», потом — уходит.

Стены камеры от пола и почти до потолка испещрены нацарапанными либо сделанными углем надписями. Большинство из них на турецком — Türk dili. Встречаются арабская вязь и надписи на английском. И даже на языке родных осин сыскалось пару реплик: матерного свойства.

Есть и настенные рисунки, поверх которых и рядом с которыми нацарапаны разного рода комментарии. В основном они похабного содержания: изображенные в разных ракурсах и с разной степенью похожести мужские и женские гениталии, а также сцены полового акта.

— Джейн, вы знаете турецкий?

Козак, услышав хриплый голос, — удивился: неужели это его собственный голос. Прокашляв горло, он повторил вопрос.

Сокамерница лежала на своем топчане, свернувшись калачиком, лицом к стене. Она с головой накрылась одеялом; второе одеяло, взятое у Козака, она постелила поверх матрасов, использовав его в качестве простыни.

Какое-то время Джейн не отвечала. Но затем, повернувшись на спину и приподняв голову, что-то буркнула на одном из иностранных наречий.

— Вы что-то сказали?

— Я сказала — отвали.

— Да я и не пристаю к вам, — процедил Иван. — Очень нужно.

— А зачем вопросы задаете?

Она отбросила одеяло. Села на топчане, подобрав под себя босые ноги. Стала внимательно рассматривать собственную руку, то сжимая ее в кулачок, то растопыривая пальцы.

Тяжело вздохнув, сказала:

— Я вся чешусь. Мне кажется, что у меня — чесотка. И эти… вши! С трудом сдерживаюсь, чтобы не расчесать себя до крови…

— Это от нервов, Джейн.

— Сплошная антисанитария! Представьте, сколько разных паразитов обитает в таком вот одеяле! — она брезгливо коснулась края коричневато-серого сукна. — Я уже не говорю про тот зверинец, в котором нас держали, пока не привезли сюда.

— Зато мы живы, Джейн, — Козак развернулся у стены и отправился в обратное путешествие к двери. — Судя по запахам, эта камера была продезинфицирована, как и эти… гм… постельные принадлежности.

— А зачем вам понадобилось знание турецкого? — после паузы спросила она. — Для того, чтобы прочесть эти вот надписи, которыми исписаны стены?.. Вы ведь, кажется, проходили учебный курс в одном из турецких лагерей?

— Я вижу, Джейн, вы знакомы с моей служебной анкетой.

— Полагаю, смысл большинства этих выражений вам должен быть понятен.

— Это что-то вроде местной гауптвахты, — сказал Козак, проходя в очередной раз мимо нее. — Ну… или военной тюрьмы… Я-то о другом спрашивал. О тех надписях, что имелись на придорожных щитах и вывесках… Может, что-то интересное заметили?

— Это до того, как нам мешки на головы насунули?