Филип К. Дик. Жизнь и Всевышние вторжения - Лоуренс Сутин
Шрифт:
Интервал:
Затем, в конце лета 1958 года, пришла печальная весть о смерти Бабули. С ее уходом из жизни узы, связывавшие Фила с Беркли, ослабли. В сентябре того же года они полностью порвались. Их новым жилищем стал маленький дом с настоящим вагончиком на заднем дворе (идеальное место для кабинета писателя), на углу Мариана-стрит и Лотарингия-стрит, в городке Пойнт Рейес Стейшен к югу от Пойнт Рейес – на гранитном мысу, которым Сан-Андреас уходит в Тихий океан.
Это представлялось им идиллическим бегством со сцены Беркли. «Филу нравилось чувствовать комфорт, когда он пешком спускался в город», – вспоминает Клео.
У них была короткая счастливая совместная жизнь в Пойнт Рейес Стейшен. А затем все перевернулось с ног на голову – и это началось с их женитьбы.
Мой Фил был похож на того человека, который написал роман «Человек в Высоком замке». Скромный, чувствительный, забавный, чудесный рассказчик и слушатель тоже – он восхищался каждым словом, которое ты говоришь. Он постоянно говорил мне, какая я блестящая, какая я веселая, какой прекрасной матерью я была. Он был прекрасным любовником, прекрасным во всем, очень милым и уступчивым. Мы говорили с ним часами обо всем, что только есть под солнцем.
Вот как ты можешь представить меня своей простой, но доброжелательной семье и друзьям: «Он действительно хорошо известен в России и Англии… в Германии, и Италии, и Франции, а также в Южной Африке и Аргентине (по переводам, конечно). …И он начинает становиться известным в США. Lippincott выпускает его роман следующей весной». И ты можешь несколько неопределенно сослаться на «некоторые очень благосклонные отзывы в New York Herald Tribune». И ты можешь упомянуть, что издательство Harper взяло его на заметку несколько лет назад и намеревается опубликовать его рассказ в антологии коротких рассказов. И ты можешь отметить, что «его литературный агент является также агентом старины Травена – ты знаешь, это тот парень, который написал «Сокровище Сьерра-Мадре», и эта книга удостоена академических наград. (Заметь, что в отчаянии я хвастаюсь солидными связями. Но какая, к черту, разница.) Передай также детям мою любовь.
Но затем, в один момент, моя личная жизнь стала неистовой и запутанной. Мой брак, длившийся восемь лет, рухнул; я поехал за город, встретил женщину с художественными наклонностями, которая только что потеряла своего мужа.
Фил влюбляется, становится сельским помещиком, начинает писать великие книги и испытывает «нервный срыв № 3» (любовь может быть слишком глубокой ямой, чтобы в нее упасть)
Новость о писателе из Беркли и его жене с огромной скоростью распространилась по Пойнт Рейес Стейшен. Вскоре их пригласили посетить маленькую местную группу, которая верила, что, когда наступит конец света – 22 апреля 1959 года, – они будут спасены инопланетянами, которые превратят их дом собраний в Инвернессе в летающую тарелку. Фил, очарованный, хотя и испуганный видом красивой, темноволосой женщины – лидера этой группы, – отверг приглашение и прятался всякий раз, когда она приходила, чтобы позвать его снова.
Энн Уильямс Рубенстайн, которая жила неподалеку от Меса-роуд, также хотела с ним познакомиться. Ее муж Ричард, хорошо образованный поэт из богатой семьи, который участвовал в издании маленького журнала Neurotica[108], умер тем летом в Йельском Психиатрическом институте, став жертвой тяжелой аллергической реакции на прописанные ему транквилизаторы. Внезапно Энн оказалась в ситуации, когда ей в одиночку пришлось воспитывать трех маленьких девочек. Знакомство с писателем, живущим по соседству, представлялось ей благоприятным способом отвлечься.
Энн был тридцать один год, она была среднего телосложения и роста, блондинка с волосами до плеч и голубыми глазами – этакая интеллектуалка из «белых англосаксонских протестантов», энергичная и позитивно настроенная. Ее отец из Новой Англии, прямой потомок пилигримов с «Мэйфлауэра», был успешным брокером на Уолл-стрит. Он обожал Энн, но умер, когда ей было всего четыре года. Ее вырастила семья матери в Сент-Луисе в годы Великой депрессии. Энн специализировалась по психологии в Вашингтонском университете, где и познакомилась с Ричардом. Их брак был вполне счастливым, но Энн не сходила с ума от любви.
Когда она пришла, чтобы представиться, семья Диков приняла ее тепло. Филу было двадцать девять лет, он был стройным, с густыми темными волосами, с высоким лбом и пронзительными голубыми глазами. Он был в своем стандартном одеянии: фланелевая рубашка, рабочие штаны и армейские ботинки. На Фила произвела впечатление связь Энн с профессиональным литературным журналом Neurotica, и, когда он перечислял свои собственные достижения, он выделял реалистические романы. «Я всего лишь очень скромный писатель-фантаст», – настаивал он.
Фил и Клео вместе наносили визиты Энн, но затем Фил начал посещать ее сам. Три раза в неделю Клео ездила туда и обратно в Беркли, работая там на полставки секретарем, а Фил преимущественно писал по ночам, оставляя дневное время свободным. Дом Энн – «выпендрежный модерновый тип домов Сан-Франциско» (как Фил описывал его в своем реалистическом романе «Исповедь недоумка») включал в себя застекленную кухню и гостиную, которая выходила окнами на покатые холмы и луга; круглый открытый камин; акустические системы Hi-Fi, встроенные в стену, – Фил был ослеплен этой первой для него практической демонстрацией Американской Мечты. Уязвимые места этой Мечты вызвали у него раздумья: дом, построенный на бетонной плите, должен быть чертовски дорогим. Но все, что касалось Энн, представлялось Филу дорогим, особенно после восьми лет покупок в зоомагазине Lucky Dog.
Энн называла его «битником из Беркли», и Филу это нравилось. Они увлеченно рассказывали друг другу истории своих жизней. В своих неопубликованных мемуарах Search for Philip K. Dick[109] Энн вспоминает:
Я нашла в нем самого обворожительного собеседника из всех, кого когда-либо встречала! Он был первым человеком, рядом с которым мне самой хотелось умолкнуть, чтобы слушать его.
Мы обнаружили, что у нас есть бесконечное количество общих идей, отношений и интересов. […] Мы оба были застенчивыми, хотя каждый из нас скрывал свою застенчивость. Мы оба были чрезвычайно доверчивыми и ужасно романтичными. […] Фил рассказал мне о своей сестре-близняшке, которая умерла через три недели после рождения, и о том, насколько сильно он чувствует в этом свою вину. И он чувствовал, что каким-то образом он несет ее у себя внутри.
«И она лесбиянка», – сказал он мне очень серьезно.
Что касается «Джейн-лесбиянки», Клео вспоминает: «Филип говорил какие-то вещи с непроницаемым лицом довольно часто, и через какое-то время люди начинали воспринимать его всерьез, и это было очень плохо. Как-то между прочим он сказал: «Что ж, я решил, что вся моя проблема заключается в том, что я вроде лесбиянки, и это все из-за идентификации с сестрой», – он поговорил об этом немного, а затем перешел к другим темам». Был ли Фил серьезен? Энн думала именно так. Конечно, одним из эффектов, которые любил производить Фил, было размыть различие между смешным и серьезным, что большинством людей воспринималось слишком серьезно (оставляя самой реальности скрываться за веселыми формами). В романе Фила 1974 года «Пролейтесь, слезы…» персонаж по имени Элис Бакмэн – пошлая и манерная, обтянутая кожей лесбиянка, чья смерть разрывает душу ее выжившего брата-близнеца, полицейского.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!