Малек. Безумие продолжается - Джон ван де Рюит

Гоблин также обратил на это внимание, сказал Жиртре­сту и несколько раз ободряюще похлопал его по спине, как жокей — лошадь. Принесли следующий поднос, и, пока Жиртрест приправлял половину хот-догов томатным соу­сом, Гоблин кричал: «Давай, здоровяк, я знаю, ты смо­жешь!» Рэмбо не понравилось то, что Жир полил соусом лишь половину хот-догов — по его мнению, это был нега­тивный посыл оппозиции. Еще один здоровяк с надписью «Гленко» на майке заказал очередной поднос хот-догов и опрокинул большой стакан с водой. (Жиртресту Гоблин во­ду пить запретил — он утверждает, что один стакан воды за­нимает столько же места, что и полтора хот-дога, и прибе­гать к этому средству можно лишь в случае удушья или по­жара.)

На другой стороне стола Хайнц встал и помахал толпе зе­вак. Заказав второй поднос, он закурил сигару. Увидев это, толпа совершенно обезумела и начала скандировать: «ХАЙНЦ! ХАЙНЦ! ХАЙНЦ!»

Тут, ко всеобщему изумлению, самый худой из всех участников (Борис из Ховика) поднял руку и тоже попро­сил принести второй поднос. Напряжение усиливалось: Жиртрест был впереди с двенадцатью хот-догами, а осталь­ные все еще поедали одиннадцатый. Между ним и его ме­неджером разгорелась долгая дискуссия, после чего Жир принялся за тринадцатую по счету сосиску. Вообще-то, это было похоже не столько на дискуссию, сколько на лек­цию от Гоблина, который тыкал в хот-дог пальцем и орал бедному Жиртресту в ухо. Я не уловил сути их разговора, но Жиртрест уронил голову на грудь и явно не мог про­должать. Соня остановилась на одиннадцатой сосиске, к сожалению так и не воспользовавшись ведерком. Отки­нувшись на стуле, она принялась сверлить глазами Жир­треста.

Хайнц затушил сигару об стол и начал готовиться к пое­данию следующей порции хот-догов. Гленко доел одиннад­цатую сосиску, что закончилось для него свиданием с ве­дерком. Когда он, пошатываясь, спустился со сцены и исчез за подмостками, толпа взревела. Жиртрест прикончил хот-дог номер тринадцать, а Гоблин тем временем массировал ему плечи и шептал на ухо, как тренер по боксу между ра­ундами.

Борис из Ховика оказался настоящим роботом по пое­данию сосисок. Без тени эмоций на лице он совершал же­вательные движения с абсолютно одинаковыми интервала­ми и был единственным, кто ел хот-доги без томатного соуса.

Когда до окончания конкурса осталось шесть минут, есть уже никто не мог, и все три финалиста (плюс Соня из Врихейда, которая, видимо, надеялась, что кого-нибудь вырвет и ей достанется третье место) развалились на сту­льях, тупо уставившись на подносы. Жиртрест взял четыр­надцатый хот-дог, и толпа возликовала. Быстро сжевав его, он сделал несколько глубоких вздохов и снова отки­нулся на стуле. Но, к сожалению, Хайнц приступил к че­тырнадцатому хот-догу и без перерыва умял пятнадцатый. Развалившись на стуле, он улыбнулся Жиртресту. Участ­ник, похожий на робота, не двигался, а лишь следил за ча­сами, отсчитывавшими время. Видимо, третье место его устраивало.

Тогда Жиртрест съел пятнадцатый хот-дог, и всем нам сразу стало ясно, что ему конец. Видимо, Гоблин тоже это понял, потому что принялся отодвигать поднос. Худшее, что могло случиться сейчас, — это если бы Жиртреста вы­рвало (немедленная дисквалификация). Но, видимо, у Жи­ра были другие планы. Взяв в левую руку бутылочку с то­матным соусом, он придвинул к себе поднос правой. Гоблин выкрикнул: «Хватит, Жиртрест, хватит! За второе место все равно пятьсот баксов дадут!»

Хайнц умял шестнадцатый хот-дог в три укуса!

Рэмбо толкнул меня под ребра и сказал: «Глянь-ка на Хайнца. Он устроил Жиртресту психологическую атаку». Хайнц бросал Жиру вызов, вынуждая его сожрать шест­надцатую сосиску. Толпа скандировала: «ЕШЬ! ЕШЬ! ЕШЬ!» А мы кричали: «НЕТ! НЕТ! НЕТ!» Взяв шест­надцатый хот-дог, Жиртрест откусил кусочек. И тут дам­бу прорвало. Когда Жир нырнул под стол за ведерком, в толпе послышались стоны. Раздался сигнальный выстрел. Хайнц снова стал чемпионом, второе место занял робот-поедатель, а третье — Соня, мужеподобная баба из Ври­хейда. Пока Хайнц наслаждался вниманием поклонников, Гоблин под столом передавал Жиртресту стаканы с водой. Папаша, все это время хлебавший из фляги, встал и за­кричал: «Не опрокинь ведро, Фальстаф!» Потом ткнул пальцем туда, где, по его мнению, была наша школа, и добавил: «Вперед, воины Христовы! У меня в духовке курица!»

Мы поблагодарили Папашу за то, что он отвез нас на Королевскую ярмарку.

— Не стоит благодарности, друзья мои, это я должен вас благодарить. Увиденное сегодня напомнило мне сразу две эпохи непозволительного расточительства: дикое обжорство при дворе королевы Елизаветы И в Древнем Риме. — После чего он послал нас на три буквы, потому что время близи­лось к обеду и у него была важная встреча с каким-то сэром Каберне.

13.30. Выйдя из автобуса, Жиртрест сразу рванул на обед, потому что снова проголодался до смерти. Сказал, что готов съесть что угодно, кроме хот-догов. Взял жареную свинину и два раза ходил за добавкой. Гоблин назвал его дилетантом и отказался с ним разговаривать.

Свободное время Безумная Восьмерка провела в Беше­ном Доме. Все издевались над гномом Гилбертом, разгова­ривая с ним так, будто он живой. А Верн думал, что так оно и есть. Рэмбо с Гоблином прикончили бутылку бренди и на-свинячились в хлам. К перекличке они еле дотащились до корпуса, а потом вырубились.

Один из Дэррилов сказал, что мне три раза звонила мама и два — папа. Он поинтересовался, не чокнутый ли у меня папа. В наказание за оскорбление я велел ему отжаться двад­цать раз, но он лишь рассмеялся и убежал. Совсем меня уважать перестали!

Понедельник, 1 июля

Очень волнуюсь перед предстоящей поездкой в Англию. А еще рад, что в четверг можно уехать пораньше, чтобы не торчать в школе после позора, который, несомненно, ждет нас в среду после премьеры пьесы «Ноев ковчег».

Понаблюдав за нашей репетицией, Джулиан заявил, что пьеса — «инфантильный кошмар». Мол, шутки перестали быть актуальными еще год назад, а тот, кто решил использо­вать каноэ в качестве Ноева ковчега, — просто недоразви­тый. Щука придумал хитроумный план, согласно которому Верн должен был спрятаться в каноэ и подсказывать актерам текст, если те его забудут. Эмбертон предложил для верно­сти сделать суфлером еще и Карлика, который расположится в мусорном баке у входа за кулисы. Таким образом, любой, кто забудет слова, сможет просто сделать вид, что разгляды­вает ковчег или выбрасывает что-то в мусорку, и суфлеры придут на помощь.

Мой Голубь мира — полное позорище. После потопа (потоп изображают два связанных вместе голубых одеяла, которыми размахивают Щучка и Джейар Юинг) Ной при­вязывает записку к моей ноге, и я должен пробежать через сцену, размахивая руками, как крыльями, и воркуя, как го­лубок. Потом Ной открывает сумку-холодильник, раздает друзьям пиво, и они празднуют конец света. Поднимают якорь (это Жиртрест, который прячется в оркестровой яме с привязанной к ноге длинной веревкой), поднимают тост (в бутылках из-под пива на самом деле кока-кола) и кричат «Ура!» под звуки песни R.E.M. «Это конец света, каким мы его знаем».

Джулиан сказал, что мы должны отменить спектакль и отказаться от участия в программе. Андерсон послал его на три буквы, а Эмбертон провел остаток репетиции, пиная ногой мусорный бак, внутри которого сидел до смерти на­пуганный Карлик.