Чего вы хотите? - Роман Сенчин

и никто не торопится снести обгоревшие развалины дома.

Эти женщины на дорожках цвета мочи,

они уже не такие миленькие, как бывало,

у них выросли небольшие усики

и с подолов свисают красные нити,

на которых мальчишкам впору вешаться.

Она гуляет под моросящим дождем в парке,

её каблучки всё глубже погружаются в грязь,

и кажется, что жизнь немного кончилась.

Поговорить об этом стихотворении и о поднятых в нем проблемах почти не получилось – пришел брат Алеша.

Он жил здесь же, на Коломенской, минутах в десяти от их дома. Однокомнатную квартиру ему несколько лет назад купил его папа, которого Даша никогда не видела… Алеша заходил нечасто – говорил, что много дел, занят сильно. И мама то как-то внутренне соглашалась с тем, что он вырос (ему было двадцать четыре), что нужно меньше встревать в его личную жизнь, то обижалась, что он даже не звонит, звонила сама каждый день, готовила и носила ему вкусненькое, порывалась прибираться в квартире.

И Алеша сам то выглядел и вел себя как взрослый парень, то как растерянный ребенок. Высокий, с бородкой, но ребенок. Глаза у него тогда становились какими-то детски беззащитными; у Насти иногда такой точно взгляд, когда она сталкивается с чем-нибудь непонятным, но касающимся ее лично, важным для нее. В последнее время это у нее часто было связано с нотной грамотой – уверенно читала ноты, но вот натыкалась на новый знак, и в глазах появлялась растерянность и беззащитность, и она просительно смотрела на Дашу, чтоб помогла.

А у Алеши такие перепады были связаны с работой. Когда появлялось много заказов и вдобавок они оказывались интересными, он обретал вид взрослого, уверенного, независимого человека, а когда заказов не было, сникал, терялся; по нему было ясно, что он не знает, что делать, как быть… И в основе растерянности лежали деньги – точнее, их отсутствие. То же случалось и с папой: когда получал гонорар, то тоже как бы взрослел, больше делал по дому – сменил унитаз, входную дверь, купил письменный стол для Насти, модерновый стеллаж для книг; он больше шутил, вел себя как-то именно как глава семьи. А когда с деньгами становилось туго, как-то съеживался, притихал, старался быть незаметней, как провинившийся…

Как-то раз Алеша всерьез напугал маму. Подарил ей айпад, когда айпады еще даже не продавались в России, а через неделю заявил, что уходит в армию, потому что здесь жить невозможно, устал бороться за существование, чувствует себя в таком обществе лишним. Мама, конечно, стала уговаривать: всё наладится. Предложила помочь найти ему другую работу – у нее есть связи, знакомства; убеждала, что его в армию все равно не возьмут из-за здоровья.

Алеша тогда много говорил про несправедливость, начальство, которое на нем и таких, как он, наживается, еще про многое… Слушая это из-за двери – ее отправили в другую комнату, – Даша, кажется, впервые именно тогда ощутила, что взрослая жизнь – жестокая вещь, и еда, одежда, оплаченные квитанции за квартиру не появляются сами собой. Поняла и испугалась, что сама в эту взрослую жизнь скоро попадет. Пусть через десять лет, но это все равно скоро.

А еще через несколько дней Алеша снова был взрослым, уверенным. Ему дали отличный заказ, заплатили солидный аванс. Он вернул папе какой-то долг, распил с родителями бутылку дорогого вина…

Сейчас Алеша, судя по всему, находился не в лучшем положении. Подарил маме букетик из трех роз, пробормотал поздравление.

– Спасибо, сынок, – поцеловав его в щеку, сказала мама. – Разувайся скорей. Мы тебя заждались.

– Может, пойду… устал…

– Ну посиди хоть немного. Поешь. Салат твой любимый – «Мимоза».

Алеша прошел на кухню, поздоровался с гостями. Мама накладывала еду на тарелку, тетя Лена поглядывала на него с интересом.

– Как, Алексей, дела? – спросил дядя Сева.

– Да так, всё нормально. – Он ответил вроде бы бодро, но эта бодрость была какой-то внешней, только подчеркивающей, что нормально совсем не все.

И через некоторое время, когда заговорили о высоких ценах на ЖКХ, стали выражать недоумение, почему съемные квартиры стоят так дорого и кто их снимает: «Ведь однушка – тысяча долларов! Это какая зарплата должна быть? Шестьдесят тысяч рублей минимум? А если двушка? Сто?..» – Алеша неожиданно раздраженно произнес, даже не произнес, а впечатал:

– Нужно ценить свою интеллектуальную собственность.

– В каком плане, Лёш? – спросила тетя Лена.

– Вы все здесь творческие люди, производите интеллектуальный продукт… Роман, Всеволод очень известные, и всё… – Он сделал паузу, видимо, подбирая нужные слова. – И небогатые, скажем так.

– Стихи – не нефть, – вздохнул дядя Сева.

– Это должно быть круче нефти. Просто нужно себя позиционировать соответствующе… Ром, на сколько ты заключил договор на экранизацию?

– Тебя экранизируют? – удивилась тетя Ника.

– Да это так, – отмахнулся папа, – все заключают такие договоры, и лежат потом без движения…

– Ну, – перебил Алеша, – на сколько?

– Триста тысяч.

– Триста тысяч. Что такое триста тысяч? Это ведь смешно!

– Да и тех не заплатили, – вставила мама. – По условиям, выплатить смогут, когда начнется производство.

– Севе вообще за последнюю книгу ни копейки не дали, – сказала тетя Ника. – Даже десять авторских экземпляров с боем удалось забрать…

– Зато в интернет-изданиях неплохо гонорарят, – сказал дядя Сева. – Книга – это для поэта роскошь.

– А в интернете сколько?

– Где сто долларов за стишок, где – сто пятьдесят.

Алеша хмыкнул:

– Тоже смешно! А пробовали требовать больше? Понимаете, например, что написали действительно отличное стихотворение…

– Бывает, но редко получается.

– Я знаю одного писателя, – заговорил папа, – который хотел больших гонораров… Он когда-то получил очень престижную премию и посчитал, что должен получать приличные деньги за свой труд. В журналах выбивал себе особые условия, в издательствах. Ну и в итоге его перестали печатать просто. Тем более что его книги с полок не сметали…

– Да, кстати, – добавила тетя Маша, – я часто с издателями общаюсь, и они дают понять, что издают поэзию, прозу себе в ущерб.

– Ну, так оно, в общем-то, и есть…

– Всё, я спать! – Настя неожиданно резко полезла из-за стола.

– Ой, загрузили ребенка своими разговорами, – пожалела тетя Ника. – Спокойной ночи, детка!

– Я не детка!

– Ник, не надо ее так называть, – мягко потребовала мама. – Нам пришлось с одной преподавательницей по пианино даже расстаться – она ее упорно деткой называла.

– Извините…

– Я тоже, наверно, – поднялась и Даша; только когда Настя напомнила о сне, она почувствовала, что очень устала. – Хорошо вам посидеть.