Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

«Как это – пропустили спуск?»

Проводник сплюнул в огонь и посмотрел на этих двоих загнанным взглядом, как Паниковский Ильфа и Петрова; посмотрел на них с пониманием: «будут бить».

«Мы должны были выйти сразу к озерам – они в километре от того места, где нужно было спуститься. Но их не было. То есть нас не было там, где они… Я не знаю где мы, короче», – выдавил он из себя.

«Может быть, мы – в Чечне?» – спросил один, злорадно предвкушая плохие новости.

Проводник молчал.

«Пошли спать, завтра все равно узнаем. Даже если мы оказались в Чечне, информация об этом никак не улучшит наш сон, – философски заметил тот, кто шел в сандалиях. – Так что где бы мы ни были, мы спустились, а это уже сама по себе хорошая новость».

Проснувшись утром, путешественники собрали лагерь и отправились дальше в направлении, указанном проводником.

Раз десять переходили через ледяные воды горной речки.

Проблема в том, что там, куда они планировали выйти, не должно было быть никакой реки…

По дороге встретился мост изо льда, не растаявший под летним солнцем. Этот мост был великолепной иллюстрацией хевсурской зимы, описание которой опубликовано в газете «Кавказ» полтора века назад:

«Зима неприветлива в Хевсуретии: огромные сугробы снега заносят все ущелья, сообщение между деревнями прекращается и несколько месяцев кряду слышен только вой ветра, глухое журчание полускованных льдинами водопадов, да вой волков, не находящих, чем утолить свой голод. Обрушившиеся со страшной высоты скал завалы местами образуют крепкие своды над руслами рек; вместо деревень виднеются только верхушки сосен да закопченных башен. С наступлением весны вся эта снежная масса начинает оседать, и ходьба по ней делается еще труднее. На каждом шагу путник погружается по пояс в снег, и, не успев выкарабкаться из него, опять тонет…Часто нет другого пути, как по заваленному огромному каменьями руслу реки, катящей с шумом целые массы пены. Тогда, держа друг друга за руки, опираясь на остроконечные палки, путники едва переступают и борются с сильным напором воды. Местами снег образует над реками своды, живые мосты, проходя по которым треск дает знать о возможности провала и падения с высоты нескольких сажен прямо в поток, с глухим ревом пробивающий себе дорогу сквозь груды снега».

Наш гид становился все более нервным; постоянно вертел головой, иногда останавливался, осматривая изгибы ущелья, и что-то беспрестанно бормотал. С его лица не сходило страдальческое выражение.

«Ты сейчас хотя бы примерно понимаешь, где мы?» – спросил я (думаю, читатель уже догадался, что в этом приключении не обошлось без участия Кобы и вашего покорного слуги).

Остановившись на несколько секунд и еще раз оглядев окрестности, наш гид произнес: «Не беспокойся. Мы точно в Грузии, только не совсем там, где должны быть…»

И с этими словами снова зашагал вперед.

Дорога становилась шире, теперь это была уже не едва различимая пастушья тропа, а широкая тропинка, какие встречаешь неподалеку от крупных сел.

Очевидно, мы приближались к какому-то населенному пункту, и я начал перебирать в уме названия мест, которые могли находиться поблизости.

Вдруг впереди мы увидели несколько невысоких сооружений и развевавшееся на флагштоке красно-белое полотнище.

При виде этих цветов у меня отлегло от сердца – меньше всего хотелось сейчас увидеть флаг другой страны.

В нашу сторону шел высокий человек в камуфляже. Если верить путевым запискам начала прошлого века, хевсуры – низкорослый, коренастый народ с несколько азиатскими чертами.

Человек, направлявшийся в нашу сторону, выглядел совершенно иначе. Это был мужчина двухметрового роста с продолговатым, очень европейским лицом и огромными руками.

«Откуда вы идете?» – спросил он.

«Идем из села Джута! – ответил я. – Направляемся в сторону Абуделаурских озер, и…»

Человек рассмеялся, а Коба, как написал бы классик позапрошлого века, «возвел очи горе».

«Вы сейчас подходите к селу Джута, – сказал пограничник, – только с другой стороны. Вы вернулись в то место, откуда пришли».

У Кобы был отсутствующий взгляд.

Как я понял впоследствии, этот взгляд всегда был у него на вооружении, защищая Кобу от неприятностей в двух самых сложных его состояниях – состоянии беспробудного опьянения и болезненного разочарования, часто следующего за первым.

Коба не реагировал на мои испепеляющие взгляды – он смотрел сквозь меня в направлении перевала, откуда мы только что спустились.

«Туман, – тихо сказал Коба. – Из-за тумана мы пропустили поворот».

В защиту нашего гида надо сказать, что такие случаи на перевале не редкость.

Как мы узнали от пограничника, несколько лет назад подобное случилось с группой немецких альпинистов, застрявших в тумане посреди зарослей горного чая. Их эвакуировала прибывшая на вертолете спасательная группа.

У нас же не было раций, по которым мы могли передать сигнал бедствия. Если бы не спустились сами, шансы на то, что кто-то помог бы, равнялись нулю.

Еще одна история, рассказанная нам пограничником, была куда комичней. Однажды в Джуте выдавали замуж девушку из рода Арабули. Ее жених оказался хевсуром из Шатили по фамилии Чинчараули. (Зов предков? Необратимый фатум?)

Гости возвращались со свадьбы с похмелья и верхом, выбрав для этого тот самый злополучный Чаухский перевал.

Родственники невесты пытались отговорить их, но шатильцы не поддались на уговоры. Еще не хватало! Чтобы Чинчараули спасовали перед опасностью, на которую им указывают какие-то Арабули, да еще не хевсурские, а эмигранты из села Джута?..

Наплевав на предупреждения, шатильцы отправились в путь, заявив, что перейдут перевал и к вечеру, искупавшись по дороге в Абуделаурских озерах, будут уже дома.

К вечеру они действительно вернулись, но не домой, а в Джуту. Жители этого села не стали насмехаться над бахвалами, а усадили их за стол, продлив праздник еще на несколько дней.

«Туман, чертов туман, этого чертового горного деда туман, напустил его мохнатый горный дед, в пропасти бы ему пропасть…» – Коба ругался грязно и долго, и высокий человек не перебивал его, не поощрял и не останавливал; только смотрел с выражением человека, который все понимает, но не видит смысла произносить это вслух.