Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников

Мы поднимаемся вверх по крутой тропинке среди камней, острых, как каменные топоры или наконечники копий.

На середине подъема, за одним из поворотов тропы – маленькое сооружение, похожее на те, что описаны в записках Густава Радде. Это – местное святилище, хати. Внутри пусто, и если здесь и были какие-то сокровища, их давно растащили охотники за древностями. Единственный предмет, который никто не осмелился забрать с собой, – выбеленный ветром череп.

Судя по размерам и степени сохранности, череп этот принадлежал юноше или девушке лет 14–16; человеку, не обезображенному в битвах и даже еще не нуждавшемуся в услугах дантиста.

Чума? Холера? Выстрел? Или, может быть, петля?

Мужчины здесь чаще всего умирали насильственной смертью, женщины же, во время выяснений отношений, были неприкосновенны; в Хевсуретии, как и в Сванетии, женщине стоило бросить в толпу дерущихся платок, чтобы предотвратить убийство.

Молодая девушка, если она не умерла от какой-то болезни, могла покончить жизнь самоубийством, уличенная в сексуальной связи до брака.

«Хевсурские девушки слывут целомудренными. Забеременеть вне брака считается таким большим позором, что девушка редко переживает его: она лишает себя жизни или веревкою или пулей», – пишет Радде.

В 1876 году, когда по Хевсуретии путешествовал этот немец, в Шатили и окрестностях было зарегистрировано два самоубийства. Оба они были совершены девушками и, вероятнее всего, на почве любовных отношений.

Я никогда не узнаю, что случилось с обладательницей или обладателем этого черепа, но вид красивых костей, не изношенных еще жизненным циклом, всегда вселяет ностальгию.

Вчера вечером, лежа в палатке и изучая путевые заметки, я нашел список имен хевсур, принятых здесь в XIX веке. И теперь, взбираясь по ступенькам в скале, перебирал в уме имена, которыми могли звать девушек, живших и умерших в Муцо.

Мзе-винари (кто тут солнце?), Гандза (клад), Вардуа (роза) или Тетруа (белая).

Кроме этих странных, нигде больше не встречавшихся имен, в горах Хевсуретии были популярны также Мариам и Тамара (имена самой популярной грузинской святой и горячо любимой царицы).

«Тетруа, – подумал я. – Пусть этот череп зовут „Тетруа“, или „Белая“».

Белая, как соль, как снег, как выбеленная ветром кость.

Многие грузинские крепости напоминают великолепно сохранившийся скелет; нетронутый, на нем еще можно рассмотреть остатки одежды и доспехов. Скелет настолько хорошо сохранившийся, что чинить в нем что-то, или, не дай бог, добавлять новые детали, взамен растасканных, кажется кощунством.

В Шатили, столице Хевсуретии, уже не возникает ощущение, что остов на склоне горы вот-вот встанет и пойдет. Другое дело – Муцо, самая таинственная из виденных мною крепостей.

Думая о Тетруа и размышляя о хевсурских скелетах, я на несколько минут забыл о Торгвае – легендарном властителе Муцо.

Башню, которую мы увидели со стороны дороги, называют башней Торгвая.

Говорят, здесь, возле самого большого святилища на горе, стоял его трон.

Мне не удалось найти сколько-нибудь достоверных свидетельств о жизни этого человека. Интереснее других о нем рассказал Шота Арабули – художник, живущий в хевсурском селе Корша, чей дом и прилегающий к нему небольшой музей обязательно стоит посетить на пути в Шатили.

Итак, Шота, с детства увлеченный историей Хевсуретии, рассказал следующее: Торгвай был некогда правителем Кахетии, претендовавшим на грузинский трон. Царь, правивший тогда Грузией, победил мятежного князя и тот бежал в горы.

Вряд ли такой человек мой прийти в Шатили и начать жить там – в столице хватало своих старейшин.

Тогда Торгвай, за несколько веков до первых небоскребов, построил собственный Нью-Йорк на скалах над рекой Ардоти.

После теплой, плодородной, богатой вином Кахетии он воздвиг замок в мрачном ущелье. Говорят, он хотел стать царем всея Грузии. Он стал царем здесь[10].

Торгвай был первым правителем, которому удалось объединить под своей властью хевсур и живущих поблизости чеченцев (кистин). Этот человек ввел обязательный налог для всех путешественников, идущих через ущелье. Каждый, проходивший здесь зимой, должен был принести с собой мешок золы, чтобы посыпать ею тропу, расчистив дорогу для следующего путника.

Среди хевсур ходили легенды о кольчуге Торгвая, которую связали местные колдуньи, наделив ее огромной магической силой.

Правитель Муцо должен был привязывать кольчугу на ночь в своей башне, чтобы та не умчалась на поле битвы сама – без хозяина и оружия. А иначе ночью, посреди поляны, на которой сражался накануне Торгвай, плясала бы его железная кольчуга, одушевленная хевсурскими ведьмами…

Вот такой человек жил когда-то в Муцо. Теперь здесь нет никого. Только череп Тетруа и заросли Cannabis Sativa, произрастающей среди полуразрушенных башен.

Иногда писателей здесь бьют. Говорят, так хевсуры отомстили Михаилу Джавахишвили, который написал роман об их «цацали». Именно этот роман и сделал популярной легенду о целомудренных девицах и гостях, разделявших с ними ложе; легенду, о которой я столько слышал в Тбилиси.

Встретив автора неподалеку от Шатили, они устроили ему взбучку за то, что он опозорил их перед всей Грузией.

Эту историю рассказал мне Шота Чинчараули, директор шатильской средней школы и один из старейшин.

«Во-первых не „цацали“, а „сцорпроба“, – сказал этот шатилец. – А во-вторых, ничего такого не было. Там, за перевалом, они все изуродовали, все сделали по-своему. Это все пшавы… И еще Арабули. Эти Арабули все испортили».

Шота указывает рукой куда-то вперед; туда, где находится перевал Медвежий крест, за которым живут ненавистные Арабули.

«Но что тут такого? – спрашиваю у Шота. – У многих народов есть такая традиция. У украинцев, например, это называлось „холодной хатой“… Понимаете, в одной сакле собиралось много-много мальчишек и девчонок и они могли делать все что угодно, только без риска забеременеть раньше времени… Наверняка такой обряд нужен и в горах, куда так редко попадают чужеземцы!» – начал рассказывать я, но заметив выражение лица собеседника, запнулся.

«Не было здесь такого! – отрезал Шота. – Пшавы и Арабули, у них спрашивай. Там они прикасались друг к другу… Секс был даже, – сказал он, поежившись. – Это все там, за пирикета…»