Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко

примета, что здесь проходил медведь и не устоял, чтобы ни полакомиться на ходу вкусными корешками.

С Лидой я не стал делиться своим открытием, да она и сама, похоже, всё прекрасно поняла, ведь не первый год ходит по дальневосточной тайге, где полноправный хозяин и одновременно прокурор только медведь. И так вот молча, не сказав друг другу ни слова, мы вышли по этой тропе на пихтовый мысок, где медвежий след тут же потерялся на мягкой, пружинящей под ногами подстилке из накопившейся с годами опавшей хвои. Мы не стали углубляться в хвойные заросли, поскольку обнаружили небольшой ручеёк, сбегающий с мыска в пойму и теряющийся в её травянистых зарослях. Лучшего для лагеря места нельзя было и пожелать: вода рядом, мягкого лапника пихты под палатку сколько угодно, да и за сухим валежником далеко ходить не надо. Да и вечернее солнце уже сонно смотрелось за вершинами деревьев. Быстро поставили палатку, я занялся костром и приготовлением ужина, а Лида пристроилась возле костра со своим обязательным полевым дневником.

После ужина я пошёл на ключ, чтобы помыть котелок для приготовления чая, и неожиданно увидел на намытом водой песчаном островке чёткие отпечатки медвежьих лап. И снова я ничего не сказал Лиде, только стал внимательнее присушиваться к лесным звукам и постоянно держал под рукой свой туристический топорик, не очень убедительный аргумент при возможной беседе с глазу на глаз с лесным хозяином. Пока вода в котелке не забурлила, а сумерки ещё не совсем сгустились, я подтащил поближе к костру более крупных сухих валежин, решив поддерживать огонь в костре всю ночь. После чая Лида сразу же заползла в палатку, а я ещё долго сидел у костра, курил, и мне всё чудились в какофонии ночных звуков в лесу какие-то подозрительные шорохи, трески и вздохи непонятных мне существ. Несколько раз за ночь я выползал из палатки, чтобы поддержать костёр и послушать ночную тайгу, а потом снова забирался в свой спальник, стараясь вздремнуть хотя бы вполглаза. Вот такая была эта тревожная ночь. Утром Лида сказала, что ей показалось, что я всю ночь просидел у костра. Я показал ей совсем свежие медвежьи следы на песке у ручья, и она призналась, что тоже спала неспокойно.

Но были случаи и повеселее – никогда ведь не знаешь, что увидишь в пути прямо за следующим поворотом. Вот как-то шли мы в высокогорье по узкому распадку с говорливым ручейком на донышке, невысоких крутых склонов в виде буквы V, заросших травой и низкими кустиками, чуть ли не плечами касаемся. И вдруг на правом склоне – пятачок с начисто сорванным дерновым покровом – всего-то метров 10–15 квадратных. Но какой же это пятачок! Чёрная под сорванным дёрном сыпучая почва была в хаотическом беспорядке, будто нерадивым дачником, усажена зелёными кустиками настоящей садовой клубники с сочными ягодами величиной с большой палец крупной мужской руки. Откуда она взялась здесь, если до самого ближнего жилого места километров под 150, и никаких даже намёков на какие-либо дороги, кроме еле угадываемых звериных троп? Чудеса да и только, иначе и не скажешь. Мы, конечно же, достойно оценили этот удивительный дар природы, полакомившись вкусными ягодами, и пошли дальше своим путём.

Другой раз мы неожиданно вышли на плантацию заготовщиков опиума – наверняка она была разбита здесь в глуши сахалинскими корейцами. Соток двадцать, не меньше, хорошо прогреваемой солнцем поляны густо щетинились сухими уже в конце лета маковыми бодыльями с крупными коробочками на макушке. Каждая коробочка, видимо, ещё летом была аккуратно подрезана по окружности острым ножом. Выступающий в надрезах густой белый сок макосеи потом старательно собирали и уже из него готовили опиум. Мы заглянули в хилую сараюшку, в которой, очевидно, и жили в страдную пору собиратели макового сока. Но сейчас в ней никого уже давно не было, кроме видимого застойного запустения. Сорвали несколько сухих головок, потрясли как детскую погремушку над ухом и услышали слабый шелест пересыпающихся маковых зёрнышек в них. Продегустировали осторожно – вкусно! Ну и пошли крошить коробки. Одним словом, потрапезничали неплохо, но скоро начала одолевать сонливость. Еле продержались до постановки на ночлег, зато спали всю ночь без сновидений.

В конце лета часто стали попадаться кусты черники и знаменитого сахалинского клоповника, усыпанные сочными лесными ягодами. Не знаю как сейчас, но в те годы берега и даже русла больших и малых рек были густо загромождены многими тысячами осушенных бревен после молевого сплава по малой воде. Это было очень печальное зрелище останков безвозвратно загубленного строевого леса. А на маленьких горных речушках стояли в заброшенном состоянии многоступенчатые каскады рукотворных из таких же брёвен плотин, в которых по весне накапливалась вода, необходимая для сплава заготовленного зимой леса. Сейчас все эти забытые плотины разрушались постепенно, и речная вода водопадами разной величины лилась через их порушенные створы. В узостях напор воды был очень силён, и можно было подолгу смотреть завороженно, как по этим крутым водопадам, преодолевая напор горного течения, шла на нерест в верховья неутомимая горбуша.

А однажды мы прямо носом к носу столкнулись с самой историей этого дальнего русского острова сокровищ, как называют его и сейчас ещё местные жители. В самой таёжной глухомани мы вышли… на старое русское кладбище. Небольшой лесной массив, заросший вековыми елями и пихтами, а между ними – могучие надгробные кресты, будто совсем недавно вытесанные из лиственничных брёвен, а на них ажурной славянской вязью вырезаны русские имена и даты усопших во второй половине XIX и начале ХХ века. И даже японцы, за все 40 лет пребывания на этой части русского острова, не осмелились потревожить прах усопших его первых хозяев…

Особенно запомнился мне наш последний совместный с Лидой осенний уже маршрут. Мы шли по просторной долине на некотором удалении от берегов сравнительно немаленькой реки. По пути попадались заселённые деревушки, но в них мы старались не заходить, чтобы без надобности не привлекать к себе досужее внимание местных жителей. Но в предпоследний уже день маршрута Лида решила переночевать у кого-нибудь в селе. Хозяева одного из просторных сельских домиков приняли нас с гостеприимным радушием, накормили сытно и вкусно домашней едой, напоили приятным тонизирующим напитком из ягод клоповницы тогда я его впервые попробовал, и выделили для ночлега отдельную комнатку. Хозяйка, устраивающая нас на ночлег, спросила из вежливости:

– Вам как стелить – вместе на кровати?

Это она у меня спросила. А я по простоте душевной ляпнул:

– Да какая разница? Можно и вместе…

Ох, как обожгла меня