В запредельной синеве - Карме Риера

– Ладно, можете пройти, – говорит в ответ помощник алгутзира. – А ты, Перот, оставайся здесь. Я пришлю тебе подкрепление. Останавливай всех, кто войдет.

– А почему вы с нами так строги? – восклицает Полония. – Что плохого мы сделали?

– Я хочу знать, откуда вы идете! Хочу, чтобы вы рассказали все подробно…

– Мы возвращаемся с шебеки! – громко отвечает Микелет, сын Китерии Помар.

– А, вот теперь я понимаю, – произносит Риполь, – вот теперь мне все ясно. А хочешь посидеть рядом со мной на лошади? Ты ведь, наверно, устал, а?

Мать малыша бледнеет:

– Бога ради, Микелет, не придумывай! Мы ведь просто ходили в Порто Пи погулять…

– Иди садись на мою лошадку, Микелет, – не унимается Риполь. – Ты мне нравишься. Ты смышленый мальчик. Ну-ка, расскажи мне все.

Но Микелет ничего не рассказывает. Оказавшись высоко на лошади, бьющей в нетерпении копытами, он пускается в крик и в слезы, зовет мать, и та, тоже в слезах, умоляет Риполя вернуть ей сына.

– Я еду за подкреплением, – повторяет он и вместе с ребенком скачет к Пласа Нова.

К счастью, Китерия Помар успевает что-то тайком шепнуть старшему сыну, и тот, не замеченный Перотом, бежит в сторону Болсерии – попытаться найти мужчин и предупредить их.

Прибывает главный алгутзир в сопровождении отряда стражи.

– Всем оставаться на месте, а не то велю казнить, – говорит он.

Женщины снова сбились в кучу.

– Что вы хотите с нами сделать, сеньор? – спрашивает Мария Агило. – Видите, мы совсем без сил. Может быть, вы отложите все до завтра и дадите нам отдохнуть немножко. Мы умираем от усталости, да еще этот ветер!..

– Я должен отвести вас в Черный Дом. Другого выхода нет, – заявляет алгутзир. – Будь по мне, я бы разрешил вам провести ночь дома, но тогда накажут меня.

Алгутзир – еще молодой мужчина, судя по виду, ему нет и тридцати. С женщинами он говорит всегда любезно. Ему хватило одного быстрого взгляда, чтобы оценить всю эту толпу. Никто не привлек его внимания за исключением Марии Помар, которая дрожит и тихонько плачет. Ее держит за руку будущая свекровь.

– А эта голубка – ваша дочка? – спрашивает дон Гаспар Пучдорфила.

– Нет сеньор, но она мне как родная. Это суженая моего младшего сына.

– Она тем не менее похожа на вас, – замечает алгутзир, пытаясь вообразить прелести Марии Агило в юности, поскольку следы былой красоты еще не совсем исчезли с ее лица.

– Сеньор, ради всего святого, я просто валюсь с ног, и это бедное дитя совсем измучено, – снова молит Мария Агило.

– Я бы сам охотно отложил все до завтра, но не могу.

Черепица падает прямо к ногам лошади дона Гаспара и разбивается на тысячу осколков. Животное взбрыкивает, и алгутзир едва не оказывается на земле.

– Вперед, – приказывает он, – а то нам всем достанется от ветра!

В окна жители квартала тайком смотрят на необычную процессию. Марианна Марти, мать Пере Онофре Агило, благодарит Бога за то, что надоумил ее не садиться на корабль, а не то идти бы и ей сейчас вместе с этими несчастными внутри двух шеренг вооруженных солдат, да еще борясь с ветром. Завидев свою племянницу, Эстер Боннин заливается слезами. Несчастная безумная тоже глазеет на идущих и, узрев свою дочь, надрывается в крике:

– Куда повели мою Марию? Эй, тетушка Толстуха, вот ведь ведьма! – и старуха стремглав спускается к двери.

На сей раз ее никто не держит. Эстер Боннин бежит за ней, но не пытается остановить сестру.

– А вдруг да разжалобит она алгутзира? И он вернет нам Марию, хоть на одну ночь!

Солдаты алгутзира не знают, как отогнать эту безумную старуху, которая бежит посреди улицы, подгоняемая ветром. Она отбивается ногами, кусается и пристает к тетушке Толстухе, которая смотрит на нее в полном изумлении.

– Это ты ее сглазила, ведьма, – бросает сумасшедшая.

Мария Агило первая нарушает неловкое молчание:

– Не говорите глупостей, матушка, возвращайтесь домой. Мы просто прогулялись. Тетушка Толстуха ничего плохого мне не сделала. – Мария Агило на мгновение прижимает ее к себе. – Идите домой с вашей сестрой и, пожалуйста, не беспокойтесь.

Старуха отступает к стене, а Эстер Боннин, которая не оставляет ее без присмотра, молит:

– Сеньор алгутзир, будьте милосердны, пожалейте бедную женщину, отпустите ее дочь…

Но дон Гаспар Пучдорфила ничего не отвечает, потому что его внимание приковано к другой кучке женщин, которые поворачивают с Пласа Нова на улицу Сежель и кричат и причитают гораздо сильнее, чем первые. При свете факелов, зажженных по его приказанию, алгутзир замечает унылые лица. Ему, привыкшему наслаждаться самыми сочными и нежными плодами, несложно угадать, каким лицам краткий отдых вернет утраченную красоту, а какие так и останутся ничуть не привлекательными, покойся они в объятиях Морфея хоть три века подряд. Дон Педро тут же оценил скорбную фигуру и выражение лица Марии Магдалины у Изабел Таронжи. Ветер унес ее ребосильо, она растрепалась, одежда порвалась… Ее волокут, потому что она отказывается идти, она кричит, чтобы ее отпустили, что хочет увидеть своих детей. Ее-то бы он с удовольствием отпустил, сам бы раздел и облачил в ночную рубашку, а затем охранял ее сон до самого пробуждения. Но зато ничего бы не сделал для Айны Дурьей Башки, хотя та, с мертвым ребенком на руках, и достойна большего милосердия.

– Я полагаю, его не соборовали, – обращается алгутзир к ней. – Ты, наверно, хочешь, чтобы он попал на небеса…

Айна молчит. Она прижимает младенца к набухшей груди, которая причиняет ей сильную боль.

– Завтра его похоронят как полагается, – обещает ей Гаспар Пучдорфила. – Ночью можешь бодрствовать у его тела. Я тебе сочувствую.

Айна по-прежнему не отвечает.

– Поблагодари его, – шепчет сзади Айна Сегура, ведущая за руку двух внуков. Алгутзир слышит ее и любезно смотрит в ее сторону. – Сеньор, не могли бы мы сегодня переночевать дома? Мы так устали.

– Завтра, завтра будете дома, если разрешит инквизитор, – отзывается главный алгутзир, проезжая дальше.

В Черном Доме, в Доме Тьмы раскрыли ворота пошире, повсюду развесили светильники. Порывом ветра задуло пару фонарей, но привратник тут же засветил их вновь. Свет ложится пятнами на балки красного дерева, поддерживающие высоченный потолок, ослепляет лица святых-ротозеев, которые смотрят из темноты с полотен. Несколько служителей инквизиции вышли встретить эту толпу, которую вел гордый собой Риполь.

– Мы уж собирались лечь отдыхать, когда прибыл твой посыльный, – говорит ему один из чиновников. – Я почти надел ночную рубашку, но стоило подождать со сном!

– Я тоже так думаю, – отвечает Риполь. – Много рыбы попалось, а все благодаря мне: я закинул вовремя крючок.