В запредельной синеве - Карме Риера

– Где моя жена? – спрашивает раввин.

– Где ж, по-твоему, ей быть? – ухмыляются стражники в ответ…

Все, больше он ни про кого не спросит. И в первую очередь – про сына. «Иди в бордель, – посоветовал ему Габриел. – А завтра, как только откроют городские ворота, убегай из Сьютат и постарайся уплыть из Алкудии в Алакант». Так он сказал Рафелу Онофре, когда один из сыновей Китерии Помар отыскал их прямо у моста и, запинаясь от страха, объяснил, что случилось. «Спрячься в борделе», – повторил младшему Вальсу отец. И как это пришло ему в голову, ведь раввин всю жизнь с пылом объяснял сыновьям, какое это греховное место! Не будет он спрашивать и про Консула. «Я тебя не оставлю, раввин», – сказал тот, едва Вальс приказал всем бежать. «Что ты, Жузеп, что ты! На тебя не падет столько подозрений. Так что прежде всего икать будут меня. Беги отсюда, если сможешь. Ты принесешь нам больше пользы вдали от Майорки».

Они простились. Пере Онофре Марти посадил сына на плечи. Мальчишка совершенно выбился из сил: он бежал что было духу от самого Сежеля, пока не встретил своих – пригибаясь, почти что на четвереньках, чтобы в темноте его приняли за удиравшую побитую собаку. Жузеп Вальерльола позавидовал парню: вот бы его кто так донес! У него больше нет сил идти, и он садится на первый попавшийся камень у дороги. Его родственник, портной Вальерьола, входит в винный погреб Пепа Баррала. Он просит у хозяина разрешения переждать у него несколько часов. Баррал и Вальерьола знают друг друга с детства. Остальные – сыновья Консула Жозеп и Матеу, Микел Боннин, оба брата Дурьей Башки и Рафел Таронжи – разбегаются кто куда, чтобы спрятаться. «Да защитит и сохранит вас Господь!» – говорит им раввин на прощание.

Он остается в одиночестве. Ветер завывает с прежней силой. Его порывы треплют плащ Габриела, ему приходится приглаживать растрепавшиеся редкие волосы. Шляпы на голове нет – он потерял ее, сходя с шебеки. Все равно куда идти. Его нигде не пропустят. А потому он может выбирать и направится в то место, которое ему больше нравится. К себе домой, пройдя по дороге мимо дворца наместника короля. А вдруг он его примет? Если его схватят, ему больше по душе сидеть в Башне Ангела, чем в Черном Доме. Он все же войдет во дворец к наместнику, если сумеет до него добраться. Он уже сворачивает на улицу Алмудайна. Кругом темно. Ветер погасил все факелы, которые наместник короля приказал страже зажигать по ночам. «Кто идет? – слышит он голос часового. – Кто тут?» – «Габриел Вальс, покорный слуга его превосходительства наместника короля». – «Стой, Вальс. Еще шаг, и ты убит!» Это не тот голос, который спрашивал его сначала. Приказывал остановиться не часовой, а кто-то, только что подошедший сзади, едва Вальс назвал себя. «Я стою, – произносит Вальс, оборачиваясь. – Я никуда не двигаюсь. Вам не кажется, что вас слишком много на одного?» – спрашивает он, замечая, что его окружает с полдюжины вооруженных людей. – Что вам надо? Можно узнать, что произошло? Я как раз направлялся к наместнику короля».

Колокола все звонят без остановки. Сколько часов уже они раскачиваются? Когда его отвели так глубоко вниз, он подумал, что их не услышит, что звон будет глуше, терпимее. Но они бьют почти с такой же силой. Когда его обыскивали и писарь тщательно записывал все, что у него изымали, он слышал, как один из чиновников рассказывал, что инквизитора срочно вызвали на собрание, куда прибыл и наместник короля, дабы обсудить, нельзя ли остановить ветер с помощью святого пения колоколов. «Что-то не очень вам помог ваш Бог», – подумал раввин, но тут же постарался отогнать эту опасную мысль. Он пытался найти хоть какое-нибудь оправдание себе, хоть какой-нибудь повод, чтобы уменьшить свою ответственность за то, что Адонай от них отвернулся. Что именно он сделал не так? Кто именно их предал? Кто донес на кого? Ломая над этим голову, он перебирает в памяти, кто с кем в каких отношениях среди тех, кто сел на корабль… Ему кажется, только муж Изабел Таронжи столь безумен, что способен обвинить свою жену, прекрасно зная: едва начнется процесс, обвинят и его. Нет, это не Марти. Это просто кто-то проболтался без всякого злого умысла. Кто-то не смог придержать язык и невольно донес… А что, если это Айна? Айна Дурья Башка – она ведь так не хотела ехать! Господь уже наказал ее, когда погиб младенец… А вдруг она обо всем рассказала Жули Рамису?.. Все знают, что она, вместо того чтобы возненавидеть обесчестившего ее мужчину, вместо того чтобы желать ему наихудшего зла на земле, ибо он не сдержал обещания жениться на ней, – она пришла к нему, но не для того, чтобы просить вернуть ей честь, а чтобы умолять приходить к ней снова тайком по ночам. Равиину это известно, потому что Жули Рамис сам со смехом рассказывал об этом в тавернах, трезвонил о том же в борделе, похвалялся перед своими приятелями. И хотя он, Габриел Вальс, не ходит по тавернам и борделям, не общается с подобным сбродом, у него достаточно знакомых самого разного толка, которые разносят вести с быстротой молнии. Господь наказал Айну, но она не любила ребенка. Быть может, сейчас она рада, что смыла с себя позор. Такая смерть – не наказание, а освобождение. Но ведь Адонай не мог наградить Айну – она не достойна этого… Кого судить… И что ему известно о поступках других людей? Вот ведь Айна плакала с мертвым младенцем на руках… Он-то сам этого не видел. Где она теперь? Она так не хотела ехать. «Что я забыла в этом Ливорно? Я хочу остаться в Сьютат», – говорила она ему твердо. «Начнешь там новую жизнь. Я тебе помогу». – «Новую жизнь с ребенком на руках? Одна и с таким приданым?.. Мне бы надо отдать его в приют». – «Ты ни за что этого не сделаешь!» Должно быть, она бросила его в море… Неужели мать убила ребенка своими собственными руками? И он не смог его спасти… Какой-то матрос попытался это сделать за него, но было уже поздно – так раввин наказал всем говорить. Только бы капитан поднял паруса, едва стихнет ветер, и уплыл, не дожидаясь их. Если его станут допрашивать, им конец. Они с ним никогда не сойдутся в показаниях, если его допросит алгутзир. Вальс не хотел думать об этом, не хотел даже допустить в мыслях такую возможность. Адонай на их стороне. У них все есть. Они – птицы в небе… Конечно, они поторопились с отплытием. Но как бы иначе им удалось бежать? В условиях, когда это требовалось сделать как можно быстрее, они не могли дожидаться другого, более удачного случая. А решать пришлось ему. Ему, искавшему совета у Консула. Он мог отложить побег, но не отложил. Капитан показался ему ангелом, посланным Богом, и назначенный день – воскресенье – был более чем благоприятным для их дела. Этот миг, великий миг наконец-то наступил. Потому-то он и упредил своих, и тайно собрал их, чтобы во все посвятить. Потом уже будет поздно. В следующий раз они уже ничего не смогут сделать. Шрам заставлял их торопиться, его наветы вынуждали уехать… Что порассказал Шрам о нем, о раввине? Что про них всех известно отцу Феррандо? Как сильно предатель подвел их? Полония Миро, братья Таронжи, племянники Шрама тому свидетели: три дня подряд отец Феррандо не отходил от постели Рафела Кортеса, поддерживал его молитвами и причастием, а сам при этом перевернул все в его комнате, пытаясь найти записи. О чем говорилось в тех записях Шрама? На кого он донес?

Вальс замерз. Завернулся поплотнее в вонючее одеяло, которое ему дали взамен плаща, отобранного вместе с остальными вещами. Он сидит, повесив голову, время от времени затыкая уши ледяными руками. И гонит из сознания неотвязное воспоминание о смерти Шрама. Даже с закрытыми глазами он как сейчас видит его с раздутым животом, видит застывшую на его лице гримасу страдания, заострившийся нос. Уже не первый раз предстает он Вальсу на смертном одре. Много ночей уже является ему в определенный час неприкаянной душой, одним из череды призраков. Прогнать его удается только молитвой.