Следствие по делу Воланда - Константин Вадимович Кряжевских
Шрифт:
Интервал:
Но самое главное, что служит против отождествления Афрания и Воланда, как бы они ни напоминали друг друга, – это осведомленность и границы знаний Мастера как автора романа о Пилате. Мог ли тот, спрашивается, как-то узнать или откуда-то почерпнуть, что на службе Понтия Пилата был князь тьмы? Если Афраний – Воланд, то откуда это знал сам Мастер? По роману, Мастер, выиграв деньги и бросив службу в музее, поселился в московском подвале, который был достаточно богат литературой: «<…> а в первой комнате – громадная комната, четырнадцать метров, – книги, книги и печка», – говорил лунный гость Ивану, рассказывая о себе. Здесь он и начал сочинять свой роман, в работе над которым вскоре стала помогать Маргарита, вдохновляя нового мастера. И вот что интересно: могла ли в этих условиях прийти в голову Мастера мысль, что Пилату служил не просто дух, замаскированный под человека, о чем даже не знал сам прокуратор Иудеи, а дух, существование которого скрывалось от лишних глаз, почему об Афрании, вернее, об его тайной службе, никто практически ничего не знал? Афраний даже не имеет второго личного имени – прозвища, в отличие от прочих персонажей ершалаимских глав. Понтий Пилат, Левий Матвей, Иешуа Га-Ноцри, Иосиф Каифа, Иуда из Кириафа и Марк Крысобой, относительно которого Пилат сам сказал, что «Крысобой» – это прозвище: «А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, – он – добрый?», – все они имеют второе имя, а Афраний и тот один из его помощников Толмай, руководивший командой погребения, его не имеют, потому что являются тайными агентами, состоящими на службе у прокуратора Иудеи. Кто будет давать прозвище тому, о ком никто практически не знает? Можно также заметить, что имя начальника тайной службы все время держится автором в тайне, пока прокуратор сам его не проговаривает, говоря наедине со своим слугой. Авторство Мастера решительно говорит против того, что Афраний и Воланд – это один персонаж, так как никто не смог бы этого узнать.
Как мы видим, существуют одинаковые по силе убедительности доводы в пользу и против того, что Афраний – это Воланд. И, должно быть, мы никогда точно не узнаем, как задумывал сам автор. И можно с уверенностью утверждать, что на какой бы стороне ни стоял читатель, будет ли он считать Афрания Воландом или нет, каждый раз он будет задумываться над этим вопросом, когда будет приступать к очередному чтению романа или хотя бы к просмотру к какой-либо из его экранизаций. Начальник тайной службы так и останется загадкой в читательском мире, и нас всегда будут озадачивать эти слова из 26-й главы: «и лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою». О чем говорит эта многозначительная строка, если не о том, что тот – Воланд?
Причину же, по которой Михаил Булгаков сделал Афрания похожим на Воланда, мы уже озвучили. Действительно, когда читатель приходит к мысли, что Афраний – это, может быть, Воланд, он сам спотыкается на собственных словах, видя их крайне неверную формулировку: «Мне кажется, – полагает читатель, – что Воланд и Афраний – это один и тот же… тот же персонаж». Читательская мысль здесь спотыкается, сбивается подобно Мастеру, не знавшему, «как обращаться к коту, на «ты» или на «вы», и приходит к верной идее подобно тому, как ученая мысль спотыкается, видя упавшее яблоко, и приходит к открытию физического закона. В самом деле: когда Афрания принимают за человека, мы видим в нем одного персонажа, а когда Афрания принимают за дьявола, мы видим в нем уже другого персонажа! Это отнюдь не один персонаж! Два в таком случае выходят совершенно разных романа о Пилате, но с совершенно одинаковым изложением текста! Текст один – романа два. Как будто перед нами какой-то парадокс. Но перед нами не парадокс, а вопрос, который ставит перед лицом читателя Михаил Булгаков и роман «Мастер и Маргарита»: Афраний – это человек или дьявол?
В 3-й главе данного «Следствия по делу Воланда» было весьма кратко и достаточно сжато сказано о том, что членов свиты Воланда связывают отнюдь не человеческие отношения – отнюдь не любовь, ни к чему, кроме как к человеку, не сводимая – отнюдь не любовь, которую здесь можно заменить словом «человечность». Любовь в любом виде и во всякой форме очеловечивает Воланда, в результате чего он перестает быть дьяволом. Князя тьмы, Коровьева, Азазелло и Бегемота действительно что-то связывает и объединяет,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!