Портрет - Александра Плен

— Когда я была картиной, я лучше себя чувствовала в красивых помещениях. Мне нравилось, когда было можно смотреть в окошко, видеть мир, людей. Если вы будете кормить его только одними отрицательными эмоциями — болью, смертью, страданиями — он не оживет. А если и оживет… — Я запнулась. — Страшно подумать, кем он станет… — тихо, почти шепотом добавила я.

— Ожить мне помогли именно положительные эмоции. Я становилась сильнее, когда в меня влюблялись, восхищались мной, желали меня.

— Давай ты не будешь меня учить, — рявкнул раздраженно старик. — Ты точно не знаешь, что оживило тебя. Смерть или любовь. И того, и другого было немало. Я буду действовать по-своему. Но если хочешь…

Моро резко замолчал и уставился на картину. О чем он думал, что происходило в его голове? Иногда мне казалось, что я понимаю его, а иногда… Он так далеко ушел по своей дороге безумия, что вряд ли станет когда-нибудь нормальным.

— Если хочешь, — опять повторил он, — можешь приходить сюда и использовать свои методы.

Казалось, он был смущен. Что стоило этому жестокому и грозному старику попросить моей помощи? Наверное, он действительно в отчаянии. Действительно хочет оживить брата больше всего на свете.

— Вы скажете охранникам, что я могу посещать эту комнату? — я не верила, что так легко получила разрешение.

— Да, скажу. А сейчас закодирую замок, чтобы ты смогла открыть его отпечатком пальца.

Я развернулась к выходу.

— И еще одно…

Сердце пропустило удар. Рука так и осталась протянутой к ручке двери.

— Ты вчера общалась с Олдриджем…

Я, наверное, сильно глупа, если подумала, что он может забыть такое незначительное событие. Моро ничего не забывает. Какая бы болезнь не донимала мужчину, его память она не поразила.

— Я не виновата. Он заговорил первым, — что еще я могла сказать?

— Знаю… — ответил Моро, подходя ближе, — а еще знаю, что каждый день он караулит тебя на выходе из Эскрибы и ищет встреч.

Я наигранно фыркнула и пожала плечами.

— Ну и что?

— Я тебя предупреждал, что пока ты живешь со мной, ты моя женщина. Пусть мы не спим вместе, мой статус не должен пострадать. Ты не знаешь, но в наших кругах, — он особенно выделил слово «наших», и я перевела его, как бандитских, — это очень важно. Если кто-нибудь заподозрит…

Я сглотнула. В горле вдруг пересохло.

— Тобой многие интересовались. Я получил достаточно неплохие предложения на твой счет. Мне отдавали несколько провинций. Был бы я моложе, согласился бы, не раздумывая. Что такое женщина, пусть даже безумно красивая, против огромных денег?

Он замолчал, словно давая понять, от чего отказался ради меня. Я почему-то не прониклась.

— Так же они спрашивали, почему я позволяю тебе работать. Я ответил, чтобы все видели твою красоту и завидовали…

Моро немного помолчал. Я что, предмет для торга? Может быть, стоит рассказать ему о том, что картина держит меня? Надавить на жалость? Поможет ли?

— Так вот… — старик провел пальцем по моей руке, обхватил ладонью плечо. Мне показалось, что его рука весит никак не меньше тонны. — Мне плевать, будешь ты работать или нет. Плевать, станешь жить как пленница в моем доме или красоваться перед телекамерами и обедать с друзьями. Но не плевать, если пойдут слухи и том, что ты встречаешься с другим мужчиной.

— Я не встречаюсь… — начала я, но тут в голову пришла дельная мыль, — а то, что Лоран донимает меня, вас не тревожит? Он тоже был на показе, и я с ним так же разговаривала.

— С ним я разберусь, — отмахнулся Моро. — Он не страшен. Ведь у тебя нет к нему никаких чувств. А вот к писаке…

Я понуро опустила голову. Глупо было бы доказывать обратное. Он меня видит насквозь.

— Я обещаю, что больше никогда не стану общаться с Олдриджем. Только разрешите мне работать.

Если он лишит меня этого, я опять превращусь в пленницу, запертую в рамке. Я не вынесу этого.

— Договорились, — Моро выглядел довольным, — а теперь давай свой указательный пальчик.

Вечером я составила план. Конечно, переместить картину наверх, в комнату с окном, Моро вряд ли разрешит. Значит, для получения положительных радостных впечатлений нужно будет использовать телевизор. Я прошлась по гостиной и остановилась напротив своего. Легкий, вполне смогу дотащить сама. Мне нравились мелодрамы и детективы, но ребенку, скорее всего они будут непонятны. Значит, начнем с мультиков и сказок. Да. Музыка, игрушки, цветы. Я превращу холодный и мрачный подвал в прелестную светлую игровую комнату.

Мы с Моро распределили время. Весь день его, мой — вечер и утро перед уходом на работу. Однажды я пришла раньше и увидела, как он стоит на коленях перед картиной и плачет, умоляя Жоржа ожить. Мне стало не по себе, и я тихонько вышла. Я словно приоткрыла наглухо запертую дверь в жуткую темную обитель, в которой живет страшное чудовище с разбитым сердцем. Стало и больно, и грустно за одинокого больного старика.

Количество народу, охраняющих особняк, заметно возросло. Раньше я проезжала один пост охраны на въезде на территорию и автоматические ворота в непосредственной близости от дома. Сейчас нам приходилось пробираться через несколько дополнительных постов и заграждений.

Людей привозили ночами в фургонах или просто в багажниках джипов. Выгружали, как какой-то скот, и вели на убой. Кто они были? Конкуренты, преступники или бомжи, которых он приказывал подбирать на улицах Парижа? Это было жутко. Для Моро жизнь не представляла никакой ценности. Особенно жизнь незнакомцев. Я старалась не думать об этом. Что могла изменить, чем помочь бедолагам? Только еще более стараться влить в картину больше энергии, чтобы быстрее оживить Жоржа.

Я читала ему сказки на ночь, показывала мультики. Мы играли в угадайки и рисовали цветными карандашами. Я словно впала в детство, которого у меня не было, и изо всех сил наслаждалась этим. Мне казалось, он реагирует. Или мне так хотелось? Или игра света и тени на его лице вводила меня в заблуждение? С одной стороны, я точно знала, что картина живая. Сама же смотрела когда-то с холста на этот мир. С другой… В голову иногда приходили недостойные мыслишки. А вдруг он не оживет? Вдруг он другой? И все, что я делаю, бесполезно?

Я оставила в детском мире целое состояние. Мягкие игрушки, заводные роботы, железная дорога, пазлы, конструкторы. У Жоржа было все. Свет никогда не выключался в его комнате. И не умолкал телевизор, показывая бесконечные истории. Но этого было мало. Я понимала, что впечатления это одно, а настоящие чувства — другое. Я изо всех старалась полюбить этого малыша. И сама не заметила, как он стал для меня моим собственным ребенком.

— Привет! — я впархивала в его комнату, стараясь не думать, что здесь происходило до меня. — Сегодня на улице идет дождь. Это вода, льющаяся с неба. Мы с тобой обязательно погуляем в резиновых сапогах и с зонтиками. Смотри, какой клевый я тебе купила!