Спросите у пыли - Джон Фанте

Затем я вернулся на крыльцо, сел на ступеньку и, наслаждаясь теплым солнцем, стал поджидать Камиллу и Вилли. Было уже два часа дня, и я рассчитывал вернуться в Лос-Анджелес, забрать свои вещи, отказаться от комнаты в отеле и часам к семи вернуться назад. Я дал Камилле денег, чтобы она купила продукты и необходимые вещи. Когда я уходил, она лежала на террасе, подставив лицо солнцу. На ее животе, свернувшись калачиком, похрапывал Вилли. Я посигналил на прощанье, включил скорость и покатил в сторону шоссе.

Прибыв в Лос-Анджелес, я загрузил свои вещи в машину и двинулся в обратный путь. Где-то посередине у меня лопнуло колесо. Быстро стемнело. Было уже около девяти, когда я подъехал к нашему новому пристанищу на берегу. Света в доме не было. Я открыл дверь своим ключом и позвал Камиллу. Ответа не последовало. Я включил весь свет, обошел все комнаты, проверил все шкафы. Никого — ни Камиллы, ни Вилли. Я пошел выгружать свои вещи. Возможно, она решила снова прогуляться со щенком по берегу. Это был самообман. Она ушла. В двенадцать ночи я еще сомневался, но уже в час был абсолютно уверен, что она не вернется. Я снова обошел все комнаты в поисках какой-нибудь записки. Нет, никакого следа. Если не считать продуктов, которые она зачем-то купила.

Я решил остаться. Рента была оплачена за месяц, и мне хотелось попытать счастье в комнате на втором этаже. В ту ночь я ночевал в ней, но уже к утру возненавидел это место. С Камиллой оно было частью дивной мечты, без нее — просто домом на берегу. Я забросил вещи на заднее сиденье и поехал обратно в Лос-Анджелес. Когда я вернулся в отель, мою комнату кто-то уже успел снять. Все шло вкривь и вкось. Пришлось снять свободную комнату на верхнем этаже, но она не понравилось мне. Все рассыпалось вдребезги. Новая комната была такой чужой, жутко холодной, без единого воспоминания. Выглянув в окно, я определил, что до земли не меньше двадцати футов. Никаких больше лазаний в окно, никаких сигнальных камешков в стекло. Я устанавливал печатную машинку то в одно место, то в другое, но она нигде не приживалась. Что-то было не так. Все было не так.

Я пошел слоняться по улицам. Бог ты мой, вот снова я брожу по этому городу. Вглядываясь в лица прохожих, я понимал, что ничем не отличаюсь от них. Наши лица обескровлены, жесткие физиономии, озабоченные, потерянные. Лица, похожие на сорванные цветы в красивой вазе, но мгновенно увядшие. Я должен был бежать из этого города.

Через неделю вышла моя книга. Поначалу это было забавно. Я заходил в книжные магазины и среди тысячи других книг видел свою — мое имя, мои слова — оправдание моего существования. И все же это было не так здорово, как когда я увидел мой первый рассказ «Собачка смеялась» на страницах журнала.

Жизнь продолжалась, а от Камиллы не было ни слуху ни духу. Я отложил для нее пятьдесят долларов. Я знал, что больше десяти дней она не продержится. Я чувствовал, что она даст о себе знать, как только останется без гроша. Камилла и Вилли — что же случилось с ними?

Но пришла открытка от Сэмми. Я обнаружил ее в своем почтовом ящике, когда вернулся вечером домой. Я прочитал:

Уважаемый мистер Бандини,

Эта мексиканская девка у меня, а вы знаете, как я отношусь к женщинам. Если она ваша подруга, то вам лучше приехать и забрать ее, потому что я не намерен терпеть ее присутствие.

Сэмми

Открытка пролежала в ящике уже два дня. Я заправил полный бак бензином, прихватил с собой экземпляр книги и помчался к жилищу Сэмми на краю пустыни Мохаве.

Я был там уже после полуночи. Единственное окно в его хижине светилось. Я постучался и открыл дверь. Прежде чем заговорить, я осмотрелся. Сэмми сидел возле керосиновой лампы и читал какой-то популярный журнал вестернов.

Камиллы нигде не было.

— Где она?

— А черт ее знает. Ушла.

— Хочешь сказать, ты вышвырнул ее?

— Я не выношу баб. Я больной человек.

— Куда она пошла?

Он ткнул пальцем на юго-восток.

— Туда куда-то.

— Что — в пустыню?

Он покачал головой.

— Вместе с собакой. Маленьким щенком. Очаровательный чертенок.

— Когда она ушла?

— В воскресенье ночью.

— Воскресенье! — заорал я. — Да ты что, мужик? Это же три дня тому назад! Она взяла что-нибудь поесть с собой? Попить?

— Молоко. У нее была бутылка молока для собачонки.

Я выскочил из хижины и стал смотреть в том направлении, куда указал Сэмми. Стало очень холодно, взошла луна, и пышные грозди звезд украсили темно-синий небосвод. На запад, на юг, на восток простирались лишь жесткая щетина кустарников, унылые деревца Джошуа да пологие холмы. Я бросился обратно в хижину.

— Иди, покажи мне, в каком направлении она ушла, — крикнул я Сэмми.

— Туда, — ткнул он своим журналом примерно на юго-восток.

Я вырвал журнал у него из рук, схватил Сэмми за шиворот и вытолкал в ночь. Он был худой и легкий, ноги заплетались и спотыкались обо все подряд.

— Покажи точно! — приказал я.

Сэмми поплелся за дом, жалуясь, что он больной человек и я не имею права так с ним обращаться. Он остановился на краю пашни и стал заправлять выбившуюся на животе рубашку.

— Покажи, где ты видел ее в последний раз, — требовал я.

— Она взбиралась вон на ту гряду.

Я оставил его и отправился на гряду, которая была примерно в четверти мили. Стало еще холоднее, и я запахнул пиджак на горле. Под ногами скрипел бурый песок вперемешку с мелкими камнями, я шел по дну доисторического моря. За грядой моему взору открылась другая гряда, сотни точно таких же гряд простирались в бесконечность. Песчаная почва не сохранила никаких следов Камиллы. Я пробивался вперед, сыпучий грунт расползался под моими ногами, но бурый песок тут же затягивал оставленный отпечаток. Пройдя приблизительно мили две, я присел отдохнуть на круглый белый валун. Спина моя покрылась испариной, но ноги и руки окоченели. Луна склонялась к северу. Наверное, было уже часа три. Холмам, поросшим кактусами и шалфеем, не было конца и края, они так и тонули в темном горизонте.

Я припомнил дорожную карту этого района. Здесь не было ни дорог, ни населенных пунктов, ничего, кроме пустынных земель, простирающихся на сотню миль. Я встал и пошел дальше, почти не чувствуя ног и рук от холода. Со временем серость на востоке начала просветляться, затем порозовела, налилась красным, и наконец исполинский огненный шар показался из-за холмов. Бескрайнюю пустоту заполняло величайшее безразличие. Безвременье ночи сменялось безвременьем дня. Глубокая тайна бесконечных холмов, их молчание приводили в трепет, превращая смерть в совершенно незначительный факт. Вы могли умереть, но пустыня будет вечно хранить тайну вашей смерти, обороняясь вечными ветрами, жарой и холодом.

Это было бессмысленно. Как я мог найти ее? Почему я должен был искать ее? Да и что я мог отыскать, кроме жестокого безумия, разрушившего ее душу. Когда рассвело, я пошел обратно навстречу скорби. Камилла оставалась во власти холмов. Пусть эти холмы спрячут ее. Пусть одиночество этих сокровенных возвышенностей поглотит ее. Пусть она навеки останется жить среди белых камней, и ветер уложит ей волосы на смертном одре. Пусть она пройдет свой путь до конца.