Одинокий волк - Джоди Пиколт

Альфа-самка пошлет двух волков впереди лося по бокам и будет прислушиваться к биению его сердца. Лось может бить копытом, фыркать, качать рогами, показывая, насколько он сильный противник, но он не может повлиять на собственную адреналовую систему. Когда альфа-самка подаст сигнал третьему волку пристроиться сзади лося, сердце жертвы замрет и волчица может дать стае команду загнать жертву. Это занимает часы, а то и дни.

И дело не в том, что волки жестоки. Просто альфа-самка тает, что, например, на востоке обитает конкурирующая стая, которая больше и сильнее ее собственной. Если лось испугается, адреналин насытит кровеносную систему. Если ее стая сможет «откормить» лося на убой, конкуренты на востоке учуют адреналин в моче и экскрементах, и ее стае останется только пометить границы своей территории. И ее стая становится менее уязвимой. Волки с востока никогда не станут красть добычу или убивать членов стаи, чей запах изобилует эмоциями, силой, господством.

Иными словами, то, что с одной стороны кажется жестоким и бессердечным, с другой — является единственным возможным способом защитить свою семью.

Стоит ли говорить, что в средней школе я был не самым популярным учеником. Был тихоней, «башковитым малым», который получает только отличные отметки, мальчиком, с которым завяжешь разговор только тогда, когда тебе нужно узнать ответ на четвертую задачку в домашнем задании. На переменках я чаще читал в тени, чем гонял мяч на баскетбольной площадке. Тогда я еще не осознал пользу круговых тренировок, поэтому мои бицепсы в детстве скорее напоминали вареные макароны. И совершенно понятно, что я не заглядывался на девушек в юбках, настолько коротких, что виднелись трусики, — но то и дело, когда никто не смотрел, я заглядывался на парней, которые таращились на девчонок.

У меня были друзья, но все они были такие, как я, — ребятишки, которые скорее проводили дни, «сливаясь» с пейзажем, чем были на виду, потому что обычно, когда их замечали, они становились объектом шуток какого-нибудь популярного школьника. Именно поэтому я считаю, что в день своего тринадцатилетия поступил правильно, хотя в итоге меня наказали: целую неделю я оставался после уроков и целый месяц сидел под домашним арестом.

Мы выстраивались в линию, направляясь в столовую на обед, и нам приходилось ждать, пропуская вперед другие классы. Мое поведение в этот момент дня было отточено до совершенства: я никогда не стоял впереди (это территория популярных ребят), не стоял сзади (территория хулиганов), поскольку и то и другое место делало бы меня легкой мишенью. Я втискивался посредине, между девочкой, которая из-за сколиоза носила корсет, и еще одной девочкой, которая недавно переехала из Гватемалы и плохо говорила по-английски. Другими словами, я изо всех сил пытался сделаться невидимым, когда случилось ужасное: моя старая и глуховатая учительница по доброте душевной решила убить время и привлекла всеобщее внимание к тому, что сегодня у меня день рождения.

А вы знали, что сегодня Эдварду исполняется тринадцать тт? — спросила миссис Стэнсбери. — Давайте споем ему "С днем рожденья», пока ждем своей очереди. С днем рожденья тебя...

Я залился краской. В конце концов, нам же не по пять лет. Мы учились в восьмом классе. Время, когда мы всем классом пели поздравления, кануло в лету одновременно с тем, как мы перестали верить в Зубную фею.

Пожалуйста, перестаньте, — прошептал я.

Ты собираешься как-то особенно отметить этот день? — продолжала моя учительница.

Да, — ответил один из одноклассников достаточно громко, чтобы я услышал, а учительница ничего не заметила. — Он устроит вечеринку для мальчиков, верно, Эдди?

Все засмеялись, за исключением девочки из Гватемалы, которая, видимо, ничего не поняла.

Миссис Стэнсбери выглянула в коридор: не подошла ли наша очередь? К сожалению, нет.

И сколько тебе исполнилось, — продолжала она петь. — И сколько тебе исполнилось? И сколько тебе исполнилось, Эдвард...

Я сжал кулаки и заорал:

Заткнитесь!

Это миссис Стэнсбери услышала.

Как, впрочем, и директор школы. И мои родители. Меня наказали за грубость по отношению к учительнице, которая всего лишь пыталась быть доброй ко мне, которой хотелось, чтобы в день рождения я чувствовал себя особенным.

Через месяц после того, как отец наказал меня (он объяснил на примерах волков: подчиненный никогда не поступит так по отношению к вожаку стаи), он спросил, вынес ли я из этого какой-нибудь урок. Я не захотел отвечать. Потому что во второй раз поступил бы точно так же.

Таким образом, я хочу показать, что люди, которые прыгают не глядя, не дураки. Нам чертовски хорошо известно, что мы рискуем упасть. Но еще нам известно, что иногда это — един ственный выход.

В комнате для допросов ледяной холод. Я бы цинично предположил, что это секретная полицейская тактика, чтобы разговорить задержанных, если бы не доброе отношение полицейских — принесли мне кофе и кусок бисквита из служебного помещения. Многие оказались поклонниками телевизионного шоу отца, и я с радостью обменял его славу на еду. Если честно, не помню, когда ел в последний раз; предложенное угощение мне по вкусу — как манна небесная.

Что ж, Эдвард, — начинает один из детективов, присаживаясь напротив меня, — расскажи мне, что сегодня произошло.

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же прикусываю язык. В конце концов, годы просмотра серий «Закон и порядок» по тайскому телевидению чему-то да научили меня.

Я требую своего адвоката, — заявляю я.

Детектив кивает и выходит из кабинета.

Никогда не думал, что у меня на самом деле есть адвокат.

Но спустя несколько секунд дверь распахивается и входит мужчина. Он невысокого роста, жилистый, его черные волосы постоянно лезут в глаза. На нем костюм и галстук, в руках портфель. Я не сразу его узнаю, потому что видел только однажды — два дня назад он привез к моей маме близнецов в больницу, повидаться.

Джо! — выдыхаю я.

Вряд ли я когда-нибудь так радовался чьему-то приходу. Я уже забыл, что новый муж моей мамы занимается юриспруденцией. Я и раньше совершал глупые, импульсивные поступки, но впервые на меня за это надели наручники.

Мне позвонила твоя мама, — объясняет он. — Что, черт побери, произошло?

Что бы они там ни говорили, медсестру я не толкал. Она упала, когда я... — Я замолкаю.

Когда ты что?

Когда я выдернул штепсель от папиного аппарата искусственной вентиляции легких из розетки, — заканчиваю я.

Джо опускается на стул.

Нужно ли мне спрашивать зачем?

Я качаю головой.

Я собирался пожертвовать органы отца, исполняя его волю, — судя по отметке на его правах, он был донором. Я просто хотел выполнить его последнюю волю, понимаете? Врачи только-только начали процедуру, когда ворвалась Кара и устроила ужасную сцену. Как будто речь шла о ней, а не о моем отце.