Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина

...Через неделю Егорин вылетел в Мадрид. В аэропорту Шереметьево за пассажиром незаметным хвостом болтался белобрысый малый, с виду похожий на моль. Убедившись, что самолет взлетел, моль вытащила мобильный, постучала по кнопкам и доложилась, что все в порядке.

* * *

Дни бежали за днями, месяцы прессовались в часы. «Оле-фарма» вопреки всем прогнозам выиграла тендер на госзаказ. Президент холдинга был доволен, как, впрочем, остался довольным и депутат. Стороны выполнили свои обязательства, все прошло согласно договоренности, по плану, – как обычно. Жить в мире и быть не от мира сего – глупо, недостойно умного, предприимчивого человека. Скандал с самоубийством бывшего главбуха раздуть не удалось никому. Следователь оказался неглупым, дотошным и, как ни странно, быстро докопался до сути, сняв с Лебедева и подозрения, и необходимость являться в прокуренный кабинет для дачи свидетельских показаний. Рекламное агентство, которое сосватал Козел, сослужило «Оле-фарме» хорошую службу. Андрей Ильич взял толковых ребят себе на заметку, а с владельцем «Контакта» провел деловую встречу за ресторанным столом tet-a-tet. Заказчик и исполнитель остались друг другом довольны.

Лебедев работал по пятнадцать часов ежедневно, исключая иногда воскресенья. Выматывался, под ночь валился с ног, под утро вскакивал, наслаждался этим безумным ритмом и рвался в завтрашний день, отбрасывая день вчерашний как отработанный материал. Только иногда, просыпаясь внезапно ночью, среди вороха нахлынувших мыслей о предстоящих делах старательно гнал от себя одну, не имевшую к бизнесу отношения никакого: он – взрослый, успешный, не зависимый ни от кого человек – трусливо пытается от себя убежать.

...Двадцатого июня с утра накрапывал дождь. Потом затих, воздух заполнился влагой, как мочалка – бодрящим гелем для душа. И человек, бывший в замоте весь день накануне, взбодрился. До полудня плотно, с аппетитом позавтракал, поработал с бумагами, сделал кое-какие звонки. А в час ударило молнией: сегодня пятая годовщина смерти Полины. Как же можно было забыть, идиот! Не так уж много у него долгов, чтобы не помнить о самом главном. Андрей в пару минут собрался и двинул одиночкой к Духовскому переулку.

У памятника в вазе живые цветы, окрашенная ограда, сухие листья выметены до одного – старательная Марья Ивановна честно отрабатывала свою сотню долларов в месяц. Лебедев воткнул в банку охапку пионов, сел на лавку и тупо уставился перед собой. С фарфоровой фотографии весело смотрела красивая девушка. Мыслей в лебедевской голове не возникало никаких, кроме единственной: какой свежий здесь воздух. А может, молчальник на лавке просто их гнал от себя, ведь тогда пришлось бы пересматривать многое в собственной жизни. Неумение заарканить счастье, вину, что память оказалась короткой, проклятый талант к одиночеству, постыдный страх перед будущим и еще многое, о чем так думается человеку в подобных местах. Другой бы наверняка и размышлял: о жизни, о смерти, о скоротечности суетливого бытия. Тут все способствует философии – тишина, застывшее время, воздух, который прочищает мозги. Однако Лебедев все это презирал, полагая, что к кладбищенской философии склонны одни старики да неудачники, и потому никогда здесь не рефлексировал.

Он озабоченно посмотрел на цветы в пустой банке. Если поднимется ветер, букет опрокинется. А жаль, потому что Поля любила пионы. Делать нечего, придется идти.

Вода из крана едва капала, но куцая очередь не расходилась, терпеливо ждала. Впереди дедок с лейкой недовольно ворчал, что кругом бардак и придется двигать к другой колонке. Рядом отмалчивались, больше прислушиваясь к монотонным каплям, чем к разумным советам. Теряя терпение, дед развернулся вполоборота и начал ругать кладбищенское начальство, которое на людском горе гребет деньги лопатой, а обеспечить народ водой жлобится. Затем ворчун обернулся лицом и принялся дотошно объяснять, как пройти к другому крану. Дед втолковывал это Лебедеву, но косился почему-то за его плечо. Потом ласково улыбнулся и добавил:

– Иди, милая, тут быстрее состаришься, чем наполнишь свою тару. А хочешь, я покажу дорогу? Мне лишний раз пройтись – в удовольствие, движение – жизнь.

– Нет, спасибо, – раздался за спиной знакомый до одури голос. – Я сама.

Андрей Ильич обернулся. Перед ним с пустой пластиковой бутылкой стояла та, кто, добросовестно выполнив нелепый заказ, прихватила в счет оплаты разум заказчика. И это было единственной – непредвиденной – ошибкой в их договоре.

Он проснулся от холода. Узкая оконная створка распахнулась настежь, и тонкая штора надувалась ветром, как парус, по подоконнику барабанил дождь, на полу валялся скомканный плед. А в макушку вцепилась рыжая тень и, взрезая черепную коробку, сипела в ухо: сукин сын, сукин сын, сукин сын... Проклятый лис снова принялся за свои садистские штучки. Лебедев потряс головой, освобождаясь от бредового сна, наклонился за пледом, плотно укутался. От этих нехитрых манипуляций к горлу подступила тошнота. За чашку горячего крепкого кофе сейчас не жалко было отдать половину оставшихся лет. Вспомнилась вдруг Татьяна. От всей истории с ней в памяти остались гудение кофемолки да торчащий арбузом живот на полу, остальное забылось. Или хотелось забыть. Из гостиной донесся бой напольных часов, пять ударов. «Какой идиот всем внушил, что чужая душа – потемки? При желании и некотором напряжении мозговых извилин чужая просматривается вполне сносно, а вот в собственной – полный мрак и ни хрена не разобрать даже с лупой». Ветер за окном, кажется, стих, зато дождь отрабатывал за двоих, грозя затопить не только асфальт, но и пол в спальне. «Может, пойти к психоневрологу? Рассказать, что случилось пять лет назад, посоветоваться, как выкрутиться из нынешней ситуации, попросить лекарство от дури? – Он брезгливо поморщился. – Лучше сразу дать дуба, чем плакаться кому-то в жилетку». В нос ударил крепкий кофейный дух, от которого приятно защекотало в носу и вздыбилась нетерпеливо душа.

– Не хотите ли кофе?

Хозяин от неожиданности вздрогнул и открыл глаза. Рядом стояла незнакомая девица в его банном халате, способном укутать еще пару таких экземпляров. Из распахнутого ворота торчала загорелая шейка с золотой цепочкой, короткие влажные волосы кучерявились на лбу и висках, как у цыганенка, забавно морщился курносый нос с конопушками, на щеках прыгали смешливые ямочки, невинно смотрели синие глаза без намека на сон, закатанные рукава открывали тонкие руки с длинными пальцами, фигуру и ноги скрывала махровая ткань, но слабый узел на талии вызывал желание немедленно сдернуть мешающий пояс, чтобы проверить на ощупь свою догадку. Воплощение мечты сериальных мачо держало в руках поднос с чашкой дымящегося кофе и стаканом сока, терпеливо позволяя себя разглядывать, потом сочувственно вздохнуло и, грациозно изогнувшись, поставило на прикроватную тумбочку намек на спасительный завтрак. Каким ветром занесло сюда эту живую картинку, хозяин не мог себе даже представить.

– Ты кто? – тупо спросил он, пытаясь вспомнить прожитый накануне вечер.

– Я сварила кофе по своему вкусу: без сахара, две чайные ложки на чашку. Если не сладкий, могу подсластить. – Ее улыбка вынуждала плюнуть на наступающий день да завалиться на пару в койку, чтобы компенсировать недосып, головную боль и потерянные понапрасну годы. – Принести сахар?