Погребенный великан - Кадзуо Исигуро

И правда, Эдвин, вернувшись в полутьму, принялся петь, поначалу едва слышно, отчего Аксель подумал было, что мальчик просто пытается себя успокоить, но постепенно всё твёрже и твёрже. Его песня напоминала медленную колыбельную, и он тянул её, повернувшись лицом к стене и слегка раскачиваясь всем телом.

— Мальчик ведёт себя точно зачарованный, — заметил сэр Гавейн. — Не обращайте на него внимания, мастер Аксель, пора решать. Пойдём дальше? Или перережем верёвку и хоть ненадолго защитимся от того, что нас ждёт снаружи?

— Я бы перерезал. Мы наверняка сможем снова поднять ворота, если захотим. Давайте же сначала выясним, с чем нам предстоит сразиться, под их защитой.

— Мудрый совет, сэр. Так я и сделаю.

Вручив свечу Акселю, сэр Гавейн сделал ещё один шаг вперёд, поднял меч и ударил по колонне. Раздался звон металла о камень, и нижняя часть решётки дрогнула, но не опустилась. Сэр Гавейн вздохнул — слегка сконфуженно. Потом отошёл на другое место, снова занёс меч и ударил ещё раз.

На этот раз прозвучал громкий щелчок, и решётка рухнула вниз, подняв в лунном свете облако пыли. Грохот показался оглушительным — даже Эдвин резко оборвал свою песнь, — и Аксель посмотрел сквозь упавшие перед ними железные прутья, чтобы увидеть того, кого шум мог привлечь. Но зверя нигде не было видно, и через какое-то время путники дружно вздохнули с облегчением.

Несмотря на то что путники оказались в ловушке, с опущенной решёткой они почувствовали себя спокойнее, и все четверо разбрелись по мавзолею. Сэр Гавейн, вложив меч в ножны, подошёл к прутьям и осторожно их потрогал.

— Хорошее железо. От него будет прок.

Беатриса, которая давно уже молчала, подошла к Акселю и прижалась головой к его груди. Обнимая её, он почувствовал, что её щека мокра от слёз.

— Перестань, принцесса, мужайся. Мы уже скоро выйдем на воздух.

— Черепа, Аксель. Их тут столько! Неужели этот зверь и правда убил столько людей?

Она говорила тихо, но Гавейн обернулся.

— На что вы намекаете, госпожа? Что это я учинил эту бойню? — он произнёс это устало, без тени прежнего гнева, но с каким-то особенным напряжением в голосе. — Много черепов, говорите. Но разве мы не под землёй? На что это вы намекаете? Может ли один-единственный рыцарь Артура убить столько народу? — Он повернулся обратно к решётке и провёл пальцем по одному из прутьев. — Однажды, много лет назад, во сне я видел, как убиваю врагов. Это было во сне и очень давно. Врагов были сотни, возможно, как раз столько, сколько лежит здесь. Я всё бился и бился. Просто глупый сон, но я до сих пор его помню. — Он вздохнул и посмотрел на Беатрису. — Я даже не знаю, что вам ответить, госпожа. Я поступал только так, как думал, что будет угодно Господу. Откуда я мог догадаться, как почернели души у этих окаянных монахов? Мы с Горацием приехали в монастырь ещё до захода солнца, чуть позже вас, потому что я думал тогда, что мне нужно срочно поговорить с аббатом. Потом я узнал, что они замыслили против вас недоброе, и притворился, что согласен. Я распрощался с ними, и они все поверили, что я уехал, но я оставил Горация в лесу и вернулся сюда пешком под покровом ночи. Не все монахи думают одинаково, хвала Господу. Я знал, что добрый Джонас меня примет. А узнав от него про аббатовы методы, я попросил Ниниана незаметно провести меня сюда, чтобы вас дождаться. Проклятье, мальчишка снова за своё!

И действительно, Эдвин снова запел, не так громко, как раньше, но зато в странной позе. Он склонился вперёд, приложил кулаки к вискам и медленно двигался в сумраке, словно, исполняя танец, подражал какому-то животному.

— Мальчик наверняка потрясён всем, что ему пришлось пережить, — сказал Аксель. — Просто чудо, что он проявил такую стойкость, и, когда мы окажемся подальше отсюда, нужно будет как следует о нём позаботиться. Но, сэр Гавейн, скажите, почему монахи хотят убить это невинное дитя?

— Сколько бы я ни противился, аббат всё равно приказал убить мальчика. Поэтому я оставил Горация в лесу и направил свои шаги…

— Пожалуйста, сэр Гавейн, объясните. Это всё из-за раны, которую нанёс ему огр? Но они же учёные христиане.

— Мальчика укусил не огр. Это укус дракона. Когда вчера солдат задрал ему рубашку, я сразу же всё понял. Кто знает, как его угораздило повстречаться с драконом, но это его укус, и теперь в крови мальчишки будет зреть желание воссоединиться с драконихой. И наоборот, любую дракониху, которая его учует, будет тянуть к нему. Вот почему мастер Вистан так привязан к своему ученику, сэр. Он уверен, что мастер Эдвин приведёт его к Квериг. И по той же причине монахи с солдатами стремятся его убить. Взгляните, мальчишка сошёл с ума!

— Что это за черепа, сэр? — вдруг спросила Беатриса у рыцаря. — Почему их так много? Неужели они все принадлежат младенцам? Некоторые настолько малы, что поместятся в вашу ладонь.

— Принцесса, не расстраивайся так. Здесь — место погребения, только и всего.

— На что это вы намекаете, госпожа? Черепа младенцев? Я сражался с мужчинами, с демонами и с драконами. Но избиение младенцев? Как вы смеете, госпожа!

Внезапно Эдвин прошёл мимо них, не прекращая своего пения, и, подойдя к решётке, прижался к прутьям.

— Назад, мальчик! — Сэр Гавейн схватил его за плечи. — Здесь опасно, и хватит уже твоих песен!

Эдвин вцепился в прутья обеими руками, и на миг они с рыцарем сцепились в схватке. И тут же её прекратили, отступив от ворот. Беатриса, прижавшись к груди Акселя, тихонько ахнула, но в тот же миг Эдвин с сэром Гавейном заслонили ему обзор. И тут зверь ступил в озеро лунного света, и Аксель смог его рассмотреть.

— Господи, спаси, — проговорила Беатриса. — Эта тварь сбежала с самой Великой Равнины, от неё тянет холодом.

— Не волнуйся, принцесса. Решётку ей не сломать.

Сэр Гавейн, уже обнаживший меч, тихонько рассмеялся.

— Всё не так плохо, как я опасался, — сказал он и опять засмеялся.

— Достаточно плохо, сэр, — возразил Аксель. — Судя по её виду, она вполне способна проглотить нас всех одного за другим.

Перед спутниками стояло крупное животное, с которого словно содрали шкуру: сухожилия и суставы покрывала туго натянутая матовая оболочка, похожая на желудок овцы. Окутанный лунной тенью, ростом и очертаниями зверь напоминал быка, но с волчьей головой и темнее, хотя создавалось впечатление, что он почернел от огня, а не благодаря естественному цвету шерсти и плоти. У зверя были массивные челюсти и глаза рептилии.

Сэр Гавейн продолжал хохотать себе под нос.

— Когда я спускался в этот мрачный тоннель, моё воображение готовило меня к худшему. Однажды на болотах Думума мне пришлось сразиться с волками о головах отвратительных ведьм! А на горе Кулвич — с двухголовыми ограми, блюющими на тебя кровью, не прерывая боевого клича! Теперь же перед нами просто злая собака, разве что размерами побольше.

— Однако, сэр Гавейн, она преграждает нам путь на свободу.