Концерт Патриции Каас. 8. И что дальше (Под Москвой) - Марк Михайлович Вевиоровский

все же сильно дрожала.

– Все путем, Валя! – успокаивал ее Свиридов, закутывая в золотистую ткань, – Все путем! Я пойду, успокою их …

И Свиридов вышел с гитарой:

Не в Рим. Не в Ниццу

Наш уезжает эшелон.

Охране строгой плохо спится,

И чуть качается вагон.

Трава в кармане,

Письмо для Тани,

Метну заточку, как факир.

Не в Сочи жить,

А в Магадане,

Глушить не водку, а чефир.

Мой номер двести сорок пять,

На телогреечке печать.

А раньше жил я на Таганке,

Учил босоту воровать.

Мой номер двести сорок пять,

А я домой хочу опять.

И часто снится за колючкой

Мне моя мягкая кровать …

Свиридов перестал играть, опустил гитару.

– Таганка – место знаменитое, во многих песнях воспетая …

Станция Таганская -

Доля арестантская,

Белая акация

На дворе цветет.

Станция Таганская -

Стрижка уркаганская.

Маня-облигация

Денег не берет.

– А вот совсем другая песня

Твоим воздухом дышу – не нарадуюсь,

И опять стою, словно во хмелю.

Ты сними с души расставанья грусть,

И я тихо тебе пою:

Ну, здравствуй милая Таганка.

Опять сегодня спозаранку

Спешил к тебе я на свиданье,

Боялся опоздать.

Все та же ты, моя Таганка,

Ты в сердце ноющая ранка,

Но ты всегда, мой милый доктор,

Умела врачевать.

Аплодисменты были негромкие, какие-то задумчивые.

И снова музыка заиграла танцы – быстрые, модные, современные …

На этот раз Валентина вышла в концертном платье до пола, в черном парике, руки в перстнях.

Ее не узнали.

Из-за занавеса раздалась музыка, и Валентина, слушая ее, начала:

На Молдаванке поют

Во дворах,

И недалеко до беды.

Где темная ночь,

Фраеров ночь,

Да ночь золотой поры.

Спит адвокат,

Спит прокурор, -

Только не спят воры.

Голос Валентины, обычно звонкий, стал глуше, и песня вышла какая-то напряженная.

На Молдаванке

Песни цыганки,

Ночи летят без сна.

А для Маринки

Только Ордынка,

Только она одна.

Валентина пошла по залу, описывая вокруг столиков сложные кривые.

А на Ордынке

Гуляет вор с Маринкой.

Гуляет вор и знает -

Она одна такая.

Глаза, как темный омут,

Там даже сердце тонет,

Болит душа и стонет

У воров в законе.

На Молдаванке поют

Во дворах.

И недалеко до беды.

Где темная ночь,

И фраеров ночь,

Ночь золотой поры …

Даже голос у Валентин менялся при переходе от Молдаванки к Ордынке

А на Ордынке

Гуляет вор с Маринкой.

Гуляет вор и знает -

Она одна такая.

Глаза как темный омут,

Там даже сердце тонет.

Болит душа и стонет

У воров в законе.

Валентине даже стали подпевать – нестройно, но правильно

Глаза как темный омут -

Там даже сердце тонет,

Болит душа и стонет

У воров в законе.

Болит душа и стонет

У воров в законе.

Валентина не успела дойти до сцены как ее завалили цветами, и несли еще, раскладывая по краю сцены.

Куран с удивлением отметил, что шатающихся, упившихся не было, хотя спиртное на столах было в избытке.

После небольшого танцевального дивертисмента перед сценой появился мужичок в тельнике, стареньком пиджачишке и малокозырке – узнать Свиридова было трудно.

Очень биография простая -

Я родился чистенький такой.

А потом меня и повязали

В поезде на станции Джанкой.

И зачем тот левый чемоданчик

Взял да показался пацану,

И зачем ему я сделал ноги

В городе Ростове на Дону.

И песня, и все повадки мужичка были разбитные, расхлябанные

Мы заблудились, как в лесу,

И мы аукали,

И мы аукали,

Но фишка не прошла.

И мы всю молодость профукали,

Профукали,

Теперь она у нас как-будто не была.

Мужичок сопровождал пение легонькой чечеткой, с коленцами, выдающими лагерное происхождение

А потом картинка изменилась

В клеточку мне стал наш белый свет.

Это «не забуду мать родную»

Накололи мне в тринадцать лет.

Теперь чечетка была уже вполне профессиональная, с выходом, с фигурами

Мы заблудились, как в лесу,

И мы аукали,

И мы аукали,

Но фишка не прошла.

И мы всю молодость профукали,

Профукали.

Теперь она у нас как-будто не была …

Несколько пар вышли танцевать под пение Свиридова, его тоже наградили аплодисментами.

Но публика устала – это чувствовалось, и за окном вечернее освещение давно сменилось на ночное.

И тут снова вышла Валентина Суковицина, но теперь она вышла в своем обычном виде, без парика, с распущенными золотистыми волосами. И ее узнали, узнали, прошел шелест по залу и раздались аплодисменты.

И она запела.

Я закрою глаза,

Я забуду обиды,

Я прощу даже то,

Что не стоит прощать.

Приходите в мой дом -

Мои двери открыты,

Буду песни вам петь

И вином угощать.

А Валентина спокойно ходила по залу, улыбалась гостям, и даже слегка пританцовывала.

Буду песни вам петь

Про судьбу и разлуку,

Про веселую жизнь

И нелепую смерть.

И как прежде в глаза

Мы посмотрим друг другу,

И конечно еще

Мне захочется спеть.

И тогда я спою -

До слезы, до рассвета,

Будет время дрожать

На звенящей струне.

А я буду вам петь,

И надеяться где-то,

Что не скажете худо

Никогда обо мне.

Танцующие пары образовались вокруг Валентины.

Я закрою глаза,

Я обиды забуду,

Я прощу все, что можно

И все, что нельзя.

Но другой никогда,

Видит бог,

я не буду -

Если что-то не так -

Вы простите меня.

И после крохотного танцевального перерыва она продолжила, но уже под гитару Свиридова.

Серебром на струны

Звездный вечер ляжет,

И гитара тихо о любви расскажет.

И от сердца к сердцу

Полетят признанья.

И душа захочет

Спеть вам на прощанье.

Счастья и здоровья -

До края и до дна,

Радости душевной,

Доброго вина,

Веры бесконечной

И надежды вечной,

Счастья и здоровья

И любви сердечной.

Вокруг Валентины и Свиридова образовался настоящий хоровод танцующих,

Ласковой волною

Музыка накроет,

И аккорд прощальный

Сердце нежно тронет.

И под звон хрустальный

Я вас покидаю,

Счастья и веселья

Я от души желаю.

Счастья и здоровья -

До края и до дна,

Радости душевной,

Доброго вина.

Веры бесконечной

И надежды вечной,

Счастья и здоровья

И любви сердечной,

Веры бесконечной

И надежды вечной,

Счастья и здоровья

И любви сердечной …

Тамада устало поднял голову, начал произносить прощальные тосты, гости засобирались …

Открылся занавес и