Домовая любовь - Евгения Некрасова

На следующий день Лиля нашла лаз за столбом и прошла на территорию завода. Здесь было гораздо красивее, чем на недострое многоэтажки. Зазаборная территория – отдельный мир после апокалипсиса. Лучше, чем в кино. Сухая, древесного цвета трава доставала Лиле до талии, которой у неё не было, как смеялись над ней в классе. Некоторые дети называли её жирдяйкой – Лиля состояла из овалов, а не из палок или почти-ниточек, как, например, Настя. Талию у себя Лиля нашла в зеркале, хоть она и не была такой понятной, как у других девочек. Гигантская семиэтажная бетонная коробка без крыши и две её пристройки – маленькие бетонные коробочки, такие как она, но короткие и низкие, её дети. Законченные, с дверями и даже стеклом в окнах. И с крышами, будто, поднимаясь ввысь, эти здания теряли окна, двери и вырастали из собственной крыши. Или, может быть, потеря её была единственной возможностью роста. Лиля пробиралась через траву, и сапоги её – уже немного жмучие, она быстро росла – совсем не пачкались, потому что из-за стеблей почти не было грязи. Коробку-маму и коробку-детей окружала хороводом полузелёная зелень – трава, кусты и даже деревья. Лиля ступила на залитую бетоном же поверхность – подножие завода, вошла в бездверный заводской вход и заулыбалась от красоты.

Внутри коробки на первом этаже почти не было бетонного пола и, главное, разделительных стенок, только штуки три, к ним примыкали по лестнице без перил, карабкающихся на этажи. Некоторые лестницы пересекали платформы этажей, с комнатами, пустыми окнами, в каких-то не было пола или потолка, потом они снова появлялись. Самое чудесное строилось на том, что на полу первого этажа завода рос целый лес – с травяным слоем, кустарниковым слоем и лиственными деревьями. Некоторые из них уткнулись в бетонные потолки, но многие, мощные, разросшиеся, пробивались сквозь отсутствующие потолки-полы и тянулись к серому небу. Три-четыре макушки уже чуть-чуть переросли край последнего этажа. Открытая бетонная оранжерея. Лиля подумала, что вот бы так жить. И бетонные стены, и потолки – прям как у неё с мамой дома, Лиля помнила ремонт, но тут в комнаты впускали деревья, а ещё никого не было – никаких вопящих или стучащих по батареям соседей. Здесь словно не ступала никакая другая обувь, кроме Лилиных демисезонных сапог. Не валялось бутылок, тряпок, какашек, шприцов, не виднелось слов и рисунков по стенам, ну чего-то такого, что содети иногда находили в недострое многоэтажки. Это никогда не обитаемый недострой, и этим он Лиле очень нравился. Она гуляла по лабиринту из деревьев и бетонных полов, тихонько поднималась по зависшей среди джунглей лестнице, гуляла по комнатам, которые соседствовали с лесом, и точно понимала, что это самое красивое строение на свете. На третьем этаже ей показалось, что она увидела в соседней-комнате-лесу на одной из веток наручную куклу-женщину, подошла поближе и никого не нашла.

Лиля теперь каждый почти день после школы не шла гулять с Настей и содетьми, считалось, что она обиделась на свадьбу и поцелуй, – а она обиделась. С Артёмом, с которым они иногда дружили ещё до школы, она теперь тоже не разговаривала. Их матери приятельничали, и недавно, когда Лиля гуляла с мамой в гастроном, они встретили там Артёма и его маму, а Лиля и Артём топтались рядом каждый со своей родительницей и молчали, стараясь друг на друга не глядеть.

Лиле принадлежал весь зазаборный мир. Она любила его и очень уважала. Даже если сильно хотела в туалет, никогда не мочилась тут, терпела до дома. Не кидала мусор, не ломала ветки, не сдирала листья, не рисовала на стенах. Она нашла в кладовке у мамы свой младенческий матрас с жёлтыми пятнами и старый спальник, принесла их на пятый этаж – в комнату, окно которой выглядывало на Лилин город, а в соседней комнате рос лес. Лиля часто сидела там на матрасе, завернувшись в спальник, читая книгу, учебник, или просто так. Ей никогда не бывало скучно. Она разворачивалась к окну или к заводскому лесу, иногда подтаскивала спальник к краю комнаты и свешивала ноги в истёртых сапогах в лес. Перед уходом Лиля сворачивала спальник и матрас, складывала их по отдельности в два близнецовых полосатых пакета с чёрным силуэтом женщины в шляпе. Аккуратно ставила к стенке и уходила. Иногда она перемещалась в другие комнаты и на другие этажи и жила там.

Изучив завод, Лиля начала исследовать детей-пристроек. В первой коробке дверь была закрыта на тяжёлый ржавый замок. Через окна Лиля разглядела, что там склад мебели и техники. Вторая тоже была заперта, но Лиля заметила приоткрытое на первом этаже окно: кто-то распахнул, чтобы проветрить, и забыл. Первый этаж пристройки со стороны материнского здания был низкий. Лиля чуть напрягла руки, потянула раму на себя, и окно открылось. Лиля влезла внутрь и закрыла окно. Рядом с ним и вокруг – стена, деревянный пол и ковёр запачкались и вспухли от воды. Паркетный пол и красный ковёр с двумя зелёными полосами длились дальше по узкому коридору. Лиля двинулась по нему и заметила, что оставляет грязные следы сапогами, сняла их, зашагала по полу хлопчатобумажными гречишными колготками. Она встретила на пути три кабинета-комнаты с пустыми дсп-столами, шкафами и деревянными стульями с красной обивкой. По одному за каждым столом. В одном из кабинетов в углу стояла скамейка из пластиковой кожи, как в поликлинике. Окна находились по правой части коридора, по левой – кабинеты. Лиля подходила к двери каждого, и прислушивалась, прежде чем открыть, еле удерживалась, чтобы не постучать. Приблизившись к третьему, она услышала знакомые голоса. Они спорили, о чём не разобрать. Лиля постучалась. Хриплый голос (Крановщица, поняла Лиля) попросил войти. Она зашла, куклы поглядели на неё, похлопали ресницами и съехали за стол. Лиля заглянула за него, под него, на подоконник. В этот самый момент из двора её заметил Артём. Они играли с содетьми в вышибалы. Артём пропустил мяч, и Настя увидела, куда он смотрит. Лиля актёра в кабинете не нашла, кукол тоже. На полу, тоже паркетном, Лиля подобрала оранжевую игрушечную каску, положила её на стол и вышла из кабинета. За следующей дверью Лиля увидела библиотеку, меньше, чем школьную, и точно меньше, чем городскую. Там было много книг про КПСС, Ленина, Маркса, технику, электронику, методических – прочла Лиля – пособий, один Пушкин, два Некрасова, журналы в неразноцветных, негладких, одинаковых мягких обложках с названием «Новый мир». Лиля подумала, что это про её бетонно-лесной мир. В коридоре у библиотеки Лиля оставила сапоги. За следующей дверью, широкой, состоящей из двух половин, умещался зал со сценой, стульями с красной обивкой – такими сиденьями, которые стучат, когда на них садишься. По центру на стене висела нарисованная лысая голова Ленина. По бокам – красный занавес с бахромой, и слева громоздилась деревянная трибуна. Лиля выбрала середину третьего ряда и стукнула сиденьем. Тут было тоже хорошо и красиво, не так красиво, как на заводе с деревьями, но теплее.

Ленин смотрел на Лилю. Вдруг за трибуной появилась кукла-строитель, и почти сразу – кукла-крановщица. Каски на головах были у обоих. Они принялись быстро и торжественно по очереди говорить в зал. Крановщица поприветствовала рабочих и инженеров. Строитель, потрясывая поскребком, объявил, что они перевыполняют план и готовы к запуску завода в апреле. Крановщица достала из кармана комбинезона бумажку. Они со Строителем, вдвоём глядя в неё, будто объявляли, кому достанется «Оскар», и долго-медленно-громко зачитывали количество комнат, этажей, метров каждого здания, каждого цеха. Теперь оба их голоса звучали звонко и почти одинаково. Время от времени голоса хвалили какую-то партию. Потом Крановщица достала ещё одну бумажку из своего комбинезона, и они принялись попеременно зачитывать, сколько единиц продукции завод сможет производить в год, сколько проводить общественно-профилактических мероприятий, скольких рабочих, инженеров, поваров, врачей, библиотекарей, администраторов обеспечить работой. Тут Лиля не выдержала и крикнула с места, что это всё неправда и их партии давно нет, а завод останется навсегда недостроенным, и работать никогда не будет, и ничего производить никогда, что тот второй завод, достроенный лет сто назад, ещё работает, а производить стал в четыре раза меньше, чем раньше. Это случилось ещё до того, как Лиля пошла в первый класс. Куклы помолчали, посмотрели друг на друга и продолжили звонкую свою речь про будущее счастье завода и города. Лиля разозлилась, вскочила, стукнув стулом, выбралась на красный ковёр и двинулась к сцене. Залезла на неё прямо у трибуны и закричала, что всё это глупости и работы в городе давно нет. Куклы не унимались и говорили своё, Лиля решила их сорвать с рук актёра, протянула ладонь к Строителю, Крановщица зашипела и кинулась царапать Лиле лицо, Строитель оказался тут же и принялся дубасить голову Лили поскребком. Она махала руками, стараясь отогнать кукол как мошкару, попятилась назад, вовремя повернулась, спрыгнула со сцены и убежала. Она подхватила свои сапоги у библиотеки и, несясь по коридору, слышала за собой матную ругань кукол. Лиля открыла окно, вылезла, плотно закрыла его и стала дышать. Вдруг в стекло с той стороны стукнула Крановщица без каски, с растрёпанными рыжими волосами. Она сделала злую морду, Лиля отчётливо увидела, как смялось выраженье её деревянного лица. Лиля побежала через высокую траву к выходу, таща в руках сапоги. Уже оказавшись за забором, она влезла грязными и промокшими колготками в обувь. Лиля вышла из-за столба и увидела Настю, Артёма и других содетей. Они топтались вдоль забора неподалёку и что-то искали. Увидев Лилю, Настя очень обрадовалась, содети быстро окружили Лилю и распознали за ней и за столбом лаз. Содети проникли сквозь дырку и зашагали через суховатую траву на завод, Лиля плелась за ними, хлюпая колготочными ступнями в сапогах и повторяя, что на территории она увидела страшных мужчину и женщину в касках, но содети её не слушали.