Кофе на утреннем небе - Ринат Валиуллин

– Она шла впереди и море любви покачивало её бёдра. С одной стороны я готов был любить её вечно, но с другой, с другой подошёл мужчина с ребёнком, по-видимому, муж. А я уже успел себе нафантазировать, что она спросит:

– Что вы смотрите так на меня?

– Я люблю вас.

– Только и всего?

– Только и всего. – Иногда с женщинами я чувствовал себя настоящим самцом, а порой мальчиком.

– Да, а между вами всегда лежал мужик на диване и смотрел телевизор.

– Всю романтику убила.

– Ну, я же тебя знаю.

– Спать собираешься?

– А что ещё с тобой делать. На сколько поставить будильник?

– На завтра, нет, лучше сразу на весну. Но для начала приезжай домой.

* * *

Тома взяла сигареты и вышла из купе.

Янь: Что, скучаешь по нему?

Инь: Откуда ты знаешь?

Янь: Вижу по глазам.

Инь: Да, разлёгся в моей голове.

Янь: Думает за тебя?

Инь: Я бы сказала – обо мне.

Янь: Как ты могла так запросто уйти от него?

Инь: Не люблю я его. Не люблю, понимаешь?

Янь: Он же для тебя так много сделал. Совести у тебя нет!

Инь: Да, нету. Можешь одолжить? Какой же он глупец, что я его потеряла! Зато у меня теперь есть горячая вода.

Янь: Как мило.

Инь: Ты не знаешь, что такое женщина без горячей воды. Ты не знаешь, что такое горячая вода для женщины.

Янь: Что?

Инь: В условиях наступивших холодов я бы сказала, что всё.

Янь: Как же ты могла его отпустить? Он же принёс тебе столько счастья.

Инь: У меня есть его телефон. 040. Служба газа.

Янь: Ах ты, изменница. Люди не меняются.

Инь: Но и не повторяются.

Янь: Поняв, что они не меняются, они стали обмениваться мужьями и женами. Не успеешь поцеловать – она уже любит, только влюбишься – она уже уходит.

Инь: Просто люди боятся упустить своё счастье, особенно женщины.

Янь: Что ты подразумеваешь под счастьем?

Инь: Под счастьем можно подразумевать всё что угодно, лишь бы не придавило. А ты? Про горячую воду я уже слышала.

Янь: А ты?

Инь: Счастье? Для меня – это обжигаться по утрам кофе, опаздывая на любимую работу, по вечерам – поцелуями любимого, опаздывая за своей страстью. Когда же я буду счастливой?

Янь: Когда научишься говорить «Нет».

Инь: Кому?

Янь: Всем, кто отнимает твоё время.

Инь: Короче, я могу заехать через полчаса. Ты готов уже?

Янь: Нет.

* * *

Инь: Сегодня получила неожиданный подарок от всей семьи?

Янь: Интересно, какой?

Инь: Все уехали на дачу. Заедешь?

Из-за постоянного передёргивания слов и их смыслов у Марины никак не удавалось получить точной картинки девушки. Кроме того, что она молода и по уши влюблена в мужчину, она никак не могла понять ни с кем та живёт, ни на какие средства. Но самое главное, за что её можно было так любить. Впрочем, женщине всегда было трудно понять, за что её могут любить меньше чем другую или не любить вовсе. Если вначале романа девушка её раздражала, и манера её общения, и её авангардное чувство юмора, и ход её мыслей (потому что часто Марине приходилось перечитывать реплики по нескольку раз), то сейчас она стала более-менее симпатичной. Неизвестно, как можно было это охарактеризовать: женской солидарностью, хотя, скорее, постепенным исчезновением зависти. Её любили, меня нет.

Янь: Хорошо.

Инь: Что у нас будет на ужин?

Янь: Майлз Дэвис.

Инь: О, обожаю. А ещё?

Янь: Рей Чарльз и Чарли Паркер.

Инь: Ты уверен, что они придут?

Янь: Да. Они уже у меня в машине. Ещё я взял альбом Джеффа Кунса, как ты просила. Что ты в нём нашла?

Инь: Ты тоже найдёшь, я уверена.

– Тома. Ты знаешь кто такой Майлз Дэвис? – отвлеклась от романа Марина.

– Музыкант, по-моему.

Марина вспомнила виниловое царство мужа в его кабинете, полки, уставленные дисками, со смеющимися негритянскими лицами, с которых ей постоянно приходилось стирать пыль. Она не понимала, почему их надо было хранить, почему она должна была ухаживать за этой чернокожей семьёй, когда они занимали так много места, почему их нельзя было перекинуть на флешку. Она не понимала мужа, который находил особый кайф в потрескивании иглы о винил.

– А Джефф Кунс?

– Художник. Один из самых дорогих ныне живущих.

– Откуда ты всё знаешь? – Марина вдруг почувствовала себя виноватой за неосведомлённость. Я тупая недочитанная дура, которая умеет только пыль стирать с полок, но не со своих мозгов. Она ленивее, откуда она так много знает? Марина уже давно жутко захотелось спросить об этом. По рассказам, та любила поспать, любила сладкое, и мужчин она тоже любила. В общем, по её мнению, в ней были все достоинства девушки, заслуживающей большого преданного чувства.

– Издержки воспитания. Встроенный Windows, как в компьютерах. Шучу, – ответила Тома, увидев непонимание в глазах соседки.

«От скучных женщин уходить нельзя, от них надо бежать…» – стучалась в марининой голове фраза её мужа, которая въелась в самую подкорку. Некоторые фразы способны на такое. Даже случайно обронённые, случайным человеком. Ходишь, носишь их потом с собой, обсасываешь. Особенно были проникающими те, что про внешность: «Что-то вид у тебя усталый», «Эта юбка тебя полнит», «Хорошая стрижка, только щёки стали видны».

О любви бесконечно много написано, и она читала. То жадно откусывая главу за главою, то медленно посасывая коктейль отношений из соломинки спасения от её одиночества. Всё время она ловили себя на мысли, что ей больше всего хотелось бы пережить те самые чувства, что испытывали героини её романов. Причем не только счастливые мгновения, но даже ошибки, которые она ещё никогда не делала.

– Тома, может, ты знаешь в чём смысл жизни, – снова оказалась в купе Марина, выбравшись из лабиринта мыслей.

– Чем больше начинаешь задумываться над смыслом жизни, тем крепче становятся напитки.

– Вот я и недоумеваю, что вреднее: пить или думать?

– Вреднее всего, когда ты становишься пользой, когда ты её приносишь, себя кому-то каждый день, – задумчиво произнесла последнее Тома.