Падшие из ада - Илья Шумей

– Почему?

Девушка с тревогой наблюдала за тем, как вокруг Волочина суетятся его подручные. Вспыхнул яркий свет, и Юлия вся похолодела, вспомнив свое прошлое «интервью».

– Потому что мое предыдущее предупреждение не было воспринято всерьез! А я не люблю, когда меня воспринимают как дешевого жулика! – полковник вышел вперед, в залитое светом пятно, и в его руке блеснул нож.

– Что… что Вы задумали!? – девушка рефлекторно вжалась спиной в гребенку стальных труб.

– Хочу передать еще одни привет Вашему непонятливому папеньке, – он подошел к Юлии и скомандовал, – снимай!

Та закричала, пытаясь отбиваться, но хрупкой девушке сложно противостоять здоровому мужику, тем более, когда у тебя одна рука прикована наручниками к трубе. Волочин быстро взмахнул лезвием и отступил назад, оставив Юлию корчиться на полу, изрытая проклятья и хватаясь за голову. Между ее пальцев заскользили струйки крови.

– Снято! – доложил оператор.

– Отлично! Перевяжите ее, – Волочин отбросил в сторону еще теплый клочок окровавленной плоти, – я же говорил, что мы с Вами похожи. Теперь даже внешне.

* * *

Было даже приятно оказаться вновь в безлюдной темноте лестничных маршей, где никто не пытался нами помыкать и диктовать свои условия. Ноги сами отыскивали ступеньки, отсчитывая по двенадцать штук между тесными лестничными площадками, где разворачивались и топали дальше. Один раз нам навстречу попалась пожилая супружеская пара, поинтересовавшаяся положением дел в супермаркете, и, услышав от нас обнадеживающие новости, заспешившая наверх.

Пятьдесят этажей между «жемчужным» и «сапфировым» уровнями занимали сплошные офисы, а потому здесь не приходилось рассчитывать на укромный уголок для короткого отдыха. Но нам повезло – в одном из холлов мы наткнулись на большой кожаный диван, где переждали с часок, пока не перестанут ныть оттоптанные ноги.

Впрочем, полноценно расслабиться не получилось, поскольку, воспользовавшись передышкой, о себе немедленно напомнили голод и жажда. Там, в магазине, в суматохе общей свалки, нам было некогда задумываться о таких мелочах. Упаковки печенья с пакетиком сока, которые нам выдали в качестве пайка, хватило, чтобы заглушить их на некоторое время, но тут, в тишине пустынного холла, недовольный желудок вновь подал голос.

Пришлось снова трогаться в путь. Чем быстрей мы отсюда выберемся – тем лучше.

Всю дорогу у меня не шла из головы оброненная фраза насчет того, что на нижних этажах ситуация еще хуже. Как я ни напрягал фантазию, но так и не смог придумать, какие бесчинства можно устроить на, скажем, 150-м, «жемчужном» этаже, где располагались кинотеатры и концертные залы. Единственную ценность на этом, сугубо культурно-развлекательном уровне, мог представлять разве что буфет с попкорном и газировкой, но его ограниченные запасы не стоили того, чтобы развязывать из-за них масштабную битву. Да еще с настоящими жертвами!

Ерунда какая-то! Там нет ничего, ради чего стоило бы драть друг другу глотки!

Оставалось лишь надеяться, что мы неверно интерпретировали услышанное, придав слишком большое значение броским словам, ввернутым для пущего эффекта.

Обитель культуры и искусства встретила нас уже привычным полумраком. Однако, в отличие от других помещений, изрядно поостывших за последние дни, но все же остававшихся достаточно комфортными, здесь оказалось заметно холодней. В воздухе чувствовалось движение, вроде легкого сквозняка, что при полностью отключенной системе вентиляции и наглухо запечатанных зеркальных фасадах выглядело странным.

Не сговариваясь, мы двинулись навстречу ветерку, бесшумно шагая по мягким коврам, застилавшим весь пол на этаже. В темноте вокруг нас тускло поблескивали латунные стойки с бархатными канатами между ними, отмечавшие входы в пустые концертные залы.

Весь интерьер здесь тяготел к ретро-стилю, старательно воспроизводя атмосферу середины прошлого века и избегая всяких новомодных штучек вроде голографических проекторов и лазерных оград. На мой взгляд, в здании, которому нет еще и десяти лет, напичканном ультрасовременными технологиями, подобная стилизация выглядела удивительно глупо. Почему олицетворением роскоши и шика выступает какое-то старье? По какому принципу потрепанные временем вещи разделяются на ненужный хлам и ценнейший антиквариат? Или же восприятие зависит исключительно от того, как их преподносят? Для меня все эти стилистические нюансы всегда оставались загадкой, которую я даже не пытался разрешить.

Уровень выглядел совершенно безлюдным, однако вскоре мы услышали голоса, доносившиеся из дальнего конца атриума. Я рефлекторно ускорил шаг, но Кира остановила меня, схватив за руку.

– Голоса… ты слышишь?

– Да, и что?

– Они какие-то… нездоровые, что ли.

Я прислушался повнимательней и был вынужден согласиться с супругой. В тех неразборчивых обрывках фраз, что до нас долетали, сквозил явный надрыв, граничащий с истерикой. Я помню, как в детстве у нас во дворе обитала одна юродивая старушенция, тетя Варя, которая регулярно выступала с обличительными речами, высунувшись в окно и обвиняя родню и соседей во всех мыслимых грехах и преступлениях и грозя им страшными карами. В действительности она бы и мухи не обидела, а потому на нее просто никто не обращал внимания, хотя шуму она создавала немало и производила неизгладимое впечатление на забредших в наше захолустье чужаков. И этот голос, возбужденный и срывающийся на крик, который доносился до нас сейчас, неожиданно напомнил мне о тех временах.

Вот только мне совсем не хотелось знакомиться с его обладателем и выяснять, насколько он безобиден.

– Да уж, прямо мурашки по коже, – я поежился, и не только от холода.

– Что будем делать?

– Я бы предпочел без особой надобности тут ни с кем не пересекаться. Кто знает, может нас не просто так предупредили. Давай лучше поскорей найдем ближайшую лестницу и двинем дальше.

– Давай.

Мы развернулись и немедленно нос к носу столкнулись с группой подозрительного вида личностей, незаметно подкравшихся к нам со спины. Все-таки мягкие ковровые покрытия обладают определенными побочными эффектами.

– Кто такие!? Почему не на службе!? – рявкнула на нас стоявшая впереди женщина, чье худое лицо было настолько бледным, что казалось, будто оно подсвечивается изнутри зеленоватым светом. Седые волосы она собрала на затылке в столь тугой пучок, что кожа на ее скулах натянулась почти до звона. Она мне чем-то неуловимо напомнила нашу школьную учительницу математики, которую мы все называли не иначе, как «Мисс Рентген», поскольку она обладала уникальным талантом оказываться в курсе всех наших мальчишеских проказ, о коих незамедлительно докладывала родителям.

Я невольно вздрогнул, поскольку в интонациях бледнолицей женщины сквозило все то же вибрирующее напряжение, от которого ее буквально распирало. Одно неосторожное движение, одна необдуманная фраза – и лопнет как проколотый воздушный шарик!