Талер чернокнижника - Виталий Гладкий

Я не торопил его. Отец размышлял. У него были не мозги, а целая Государственная Дума. Естественно, в идеальном варианте. Это если убрать из нее разных проходимцев, прилипал и корыстолюбцев, оставив только порядочных и умных людей.

– Боюсь, убийством Хамовича дело не закончится, – наконец сказал он с сокрушенным видом. – Ты ничего от меня не утаил?

– В общем… да. Почти ничего.

– То есть?…

– Может, забыл что-то.

– Самое время все вспомнить и проанализировать, как следует. Увы, – он посмотрел на меня с жалостью, – в этом деле ты не шибко силен.

– Отец, ты несправедлив ко мне. В том, что я такой болван, есть и твоя вина. Тебе ведь известно выражение, что на детях гениев природа отдыхает. А у нас в роду их уже двое – ты и дед.

– Не кидай мне леща. И не прикидывайся дурачком. Ты просто ленивый олух царя небесного. Для тебя занятие мыслительным процессом сродни разгрузке вагонов с цементом вручную. Ты воротишь нос от любой работы. Играешься в свои монетки, как школьник, да бока на диване пролеживаешь. Тебе уже давно пора жениться. Но кто за тебя такого пойдет? Девушкам нравятся мужчины, а ты все под мальчика косишь.

– Папа, у меня есть просьба: запиши все свои наставления на бумаге. Чтобы в следующий раз мы не теряли время зря. Моя жизнь – это моя жизнь. За то, что вы меня родили, большое вам спасибо. Этого я век не забуду, можете не сомневаться. Но дальше позволь мне идти без поводыря. Как-нибудь сам справлюсь.

– Ладно, сынок, не сердись… Наверное, я старею и говорю глупости. Извини. Живи, как знаешь. Ты и впрямь уже взрослый мужчина. Только в кутузку не попадай. Это у нас семейное. Я в свое время только благодаря твоему деду не сел…

Эту историю я знал. Возле школы, где учился отец, был парк. И туда как-то привезли огромную статую воина-освободителя, разобранную на несколько частей – чтобы установить памятник к какому-то юбилею.

На большой перемене вездесущие пацаны начали играть в прятки возле бетонных глыб, взбираться на них и даже что-то там нацарапали гвоздем. А уже к концу занятий был готов донос, где батя фигурировал как злостный вредитель и антисоветчик, пытавшийся выцарапать памятнику глаза.

Не знаю, почему стукач указал именно на него. Наверное, потому, что больших умников не любили во все времена. А батя был круглым отличником.

Он говорил, что тот злополучный гвоздь даже в руках не держал. В общем, отца из школы исключили и завели на него уголовное дело. Ему грозил «червонец», несмотря на малые годы.

Но на его счастье к тому времени возвратился из очередной командировки дед (его вызвала срочной телеграммой перепуганная до смерти бабуля, которая могли пойти в зону вместе с батей – за компанию).

Он быстро разрулил ситуацию (для чего ему пришлось обращаться едва не к кремлевским «небожителям»), и отец отделался лишь легким потрясением. Хорошо, что это было после пятьдесят третьего года, и Сталин уже лежал в мавзолее вместе с Лениным. Политические репрессии еще существовали, но они здорово выдохлись и катили только по инерции.

Такие были времена…

– Вообще-то, история неприятная, – продолжал отец. – И очень странная. Каким боком ты к ней лепишься, не могу понять.

– Какая история? С тем уродливым попрошайкой? Или ты говоришь о лозоходце?

– Это частности. Детали. Но они складываются в зловещую мозаику. Я имею ввиду убийство твоего соседа.

– Позволь… Причем тут убийство!? Я не имею к нему ни малейшего отношения. Ты что, мне не веришь!?

– Не говори глупости! У меня даже в мыслях не было заподозрить тебя в чем-то таком. Дело не в том, верю я тебе или нет…

– А в чем?

– Ты помнишь, у кого Хамович купил квартиру?

– Конечно. Как я могу не помнить. Этот черный ворон всему двору намозолил глаза. Хорошо, что он съехал. Неприятный тип. Да и вся семейка у него была с прибабахом.

– Он не всегда был таким, – сумрачно улыбнулся отец. – Когда-то этот «черный ворон», как ты его назвал, работал под началом нашего деда.

– Что-о!?

– А то. Ему и квартиру давали вместе с нами, от одной и той же организации.

– Вот это новость… Почему дед ни разу мне об этом не говорил?

– На то была веская причина. В восемьдесят третьем году, когда твой дед уже был академиком, у него завелся хороший приятель в КГБ, генерал. Они что-то там вместе изобретали. Так вот, этот генерал где-то в конце восьмидесятых годов дал нашему деду посмотреть папку с делом, по которому его отправили на Колыму. Среди множества разных бумаг находился и первоначальный донос, написанный рукой… Жовтобрюха.

Я лишь глаза таращил от изумления. Жовтобрюх жил рядом с нами столько лет, и дед ни разу не обмолвился, какая сука наш сосед! А я все думал, почему этот черный ворон, завидев меня, старался прошмыгнуть мимо как можно незаметней. На воре и шапка горит.

– Узнав об этом, отец уволил его немедленно, – продолжал батя. – Понятное дело, под благовидным предлогом. Он как-то признался мне, что совершил такую подлость впервые в жизни. Это его очень угнетало. Но простить Жовтобрюху донос он не смог. Да и как порядочному человеку работать со стукачем бок о бок, встречаясь с ним каждый день?

– Правильно сделал, – сказал я мстительно. – Надо было вообще башку этому Жовтобрюху отвернуть. Жаль, что я раньше об этом ничего не знал…

– И чтобы ты сделал?

– Не знаю. Нашел бы, как насолить этому козлу, можешь не сомневаться.

– Значит, правильно твой дед сделал, что не стал распространяться на счет Жовтобрюха. Доносчик и так был сильно наказан. Его потом не принимали ни на одну стоящую работу. Уж не знаю, почему. В конечном итоге Жовтобрюх докатился до кладбищенского сторожа.

– Поделом ему… – буркнул я со злостью.

Жовтобрюх запомнился мне черной одеждой (он носил длинный балахон, похожий на плащ-палатку, серую рубаху, которая, как мне тогда казалось, никогда не знала стирки, и мятые-перемятые хлопчатобумажные брюки) и жидкими волосами серого цвета, обсыпанными перхотью.

Одно время соседи поговаривали, что Жовтобрюх посещает секту сатанистов, но он вел себя настолько тихо и жил так скрытно, что постепенно все эти разговоры сошли на нет. Для жильцов дома он был фантомом, потому что уходил на работу ранним утром, когда люди еще спали, а появлялся дома вечером, когда темнело.

Такая же точно была у него и жена – белобрысое, безмолвное и почти бесполое с виду существо, напоминающее летучую мышь; мелькнула серой тенью мимо бабок, сидящих на скамейке у подъезда, и словно ее и не было. Не женщина, а пустое место.

Что касается отпрысков Жовтобрюха – их у него было трое, все мальчики – то они никогда ни с кем не дружили, держались вместе, а свои детские игры устраивали на старом кладбище, среди склепов и надгробий.