Первые заморозки - Сара Эдисон Аллен

Когда Сидни с Генри и Бэй вернулись домой, Бэй немедленно отправилась в свою комнату.

— Иди ложись, — сказала Сидни мужу, когда они вместе устало поднимались по лестнице на второй этаж. Родительство было делом нелегким. Наверное, она сошла с ума, если хотела пройти через это все еще раз. — Попробуй поспать сколько получится. А я пойду поговорю с ней.

— Ты уверена, что я тебе там не нужен?

Сидни покачала головой:

— Ты сделал все, что в этой ситуации полагается делать мальчикам. Теперь я займусь тем, что полагается делать девочкам.

— Спокойной ночи, — сказал Генри, целуя ее, и двинулся было по коридору, но на пороге спальни остановился. — Мне не показалось, Тайлер ведь в самом деле был в двух разных ботинках?

— Нет, тебе не показалось.

— И как я сам до этого не додумался! Я считаю, нам не удалось в достаточной степени опозорить Бэй.

Сидни улыбнулась и открыла дверь дочкиной спальни.

— Джош ни в чем не виноват! — немедленно вскинулась Бэй. Она сидела на кровати в обнимку с подушкой. — Я не сказала ему, что наказана. Мы просто разговаривали. И ничего больше.

Сидни подошла к ней. Коробка «Птичьего молока» и две чашки чая, который уже давно успел остыть, стояли на тумбочке у кровати, где она оставила их вечером, обнаружив, что Бэй пропала. Первой ее мыслью было, что ее дочь похитили, и от накатившей на нее паники комната заходила ходуном в такт ударам готового выскочить из груди сердца. Пока она не обнаружила под окном телефон Бэй, ей и в голову не приходило, что ее дочь могла тайком улизнуть из дому по собственной воле. Бэй никогда ничего не делала тайком. Для этого она была слишком прямолинейна. Но Бэй вошла в мир Мэттисонов, прежде чем Сидни успела остановить ее. «Прямолинейность» была словом не из их лексикона.

— Очень смешно, потому что еще в прошлую субботу, если верить твоим же собственным словам, он вообще не знал, кто ты такая.

— Мы толком… ну, познакомились только в понедельник. В начале учебного года я написала ему записку, где говорила, что, если ему когда-нибудь захочется со мной поговорить, я буду ждать его у школы после уроков.

— Ты написала ему записку?

Записку. Пожалуй, ни в какую другую пору жизни записка не была явлением столь могущественным, никогда изложение твоих чувств в письменном виде каким-то магическим образом не делало их столь реальными, никогда ожидание ответа не становилось столь мучительным, растягиваясь на тысячелетия.

Бэй отбросила подушку и, навзничь упав на кровать, уставилась в потолок. Много лет назад она оклеила его потрепанными обложками от книг, купленных когда-то на распродаже старья в библиотеке. Она перечитывала одну и ту же книгу сотни раз, повсюду таская ее с собой в рюкзаке, пока страницы не начинали рассыпаться, а обложка отваливаться, и тогда она приклеивала ее к потолку, где могла смотреть на нее, точно вспоминая хороший сон.

— Я увидела его, увидела по-настоящему, в первый учебный день и сразу поняла, что мое место рядом с ним.

Надо же было ей из всего того, что она могла унаследовать от Сидни, получить именно эту способность.

— Ох, Бэй.

— Я не понимаю, что в этом такого плохого.

Сидни опустилась на кровать рядом с ней и, взяв подушку, которую отбросила Бэй, сунула ее себе под спину. Немного помолчала, собираясь с мыслями, потом произнесла:

— Дело в том, что в старших классах я встречалась с отцом Джоша.

Бэй тут же уселась прямо.

— Мы с ним не просто встречались. Мы были неразлучны. Это длилось три года. Я любила его так сильно, как никого прежде. Но я любила и то, что давало мне положение его девушки: я была частью его компании, меня принимали. Мы говорили о свадьбе. Я могла часами мечтать вслух о том, как мы поженимся и будем жить в особняке Мэттисонов.

— И что произошло?

— Он порвал со мной в день выпуска. Знаешь, что он сказал? Он сказал: «Я думал, ты все понимаешь». В роду Мэттисонов все мальчики идут по стопам своих отцов. Они работают в семейном бизнесе. И женятся на девушках из хороших семей. Я к числу таких девушек не принадлежала. Поэтому-то я и уехала из Бэскома. Он разбил мне сердце, но еще хуже было то, что он разбил мою мечту жить жизнью нормального человека. Я решила, если здесь нормальной жизни мне не видать, я найду ее где-нибудь в другом месте. Но у меня ничего не вышло.

— Так вот почему ты уехала?

Сидни кивнула.

— Почему ты никогда мне об этом не рассказывала?

Сидни протянула руку и коснулась щеки Бэй, все еще розовой от холода, что придавало ей сходство с китайской фарфоровой куклой с намалеванным красками румянцем.

— Наверное, считала, что причины моего отъезда не так важны, как причины возвращения.

Бэй посмотрела на Сидни, как будто впервые увидев мать взрослыми глазами. Она была так близка, что Сидни чуть не расплакалась. В последнее время она стала слишком сентиментальной.

— Я столького о тебе не знаю, — сказала она.

Сидни знала, что однажды этот день настанет, просто надеялась отложить его еще на пару-тройку лет. Хотя бы пока Бэй не исполнится двадцать.

— Ну, спрашивай, — произнесла она обреченно.

Бэй поджала ноги по-турецки и устроилась поудобнее.

— Хантер-Джон Мэттисон был у тебя первым?

— Да. Дальше?

— Сколько лет тебе было?

— Больше, чем тебе. Дальше?

— Какой была твоя мама?

Этого вопроса Сидни не ожидала. Немного подумав, она ответила:

— Я не очень хорошо ее помню. Она тоже уехала из Бэскома, когда ей было восемнадцать. Потом на время вернулась, беременная мной на девятом месяце. Клер тогда было шесть. Еще через несколько лет она снова уехала, на этот раз уже навсегда. Она была очень неуравновешенным человеком. Эванель однажды сказала, это потому, что она съела яблоко с яблони на заднем дворе и увидела самое главное событие в своей жизни. Она увидела, как погибнет в ужасной автокатастрофе, потому и творила бог знает что, как будто пыталась устроить что-то еще более грандиозное, чтобы это оказалось неправдой.

— Она съела яблоко? — Бэй невольно поморщилась. — Никто из Уэверли не ест яблок!

— Я не знаю, правда это или нет, солнышко. Я никогда особенно не верила в эту историю. С ней дело обстоит точно так же, как и со многим касательно нашей семьи. Это слух. Миф. Думаю, у нее могли быть какие-то проблемы с психикой. Все время, что я ее помню, она была неестественно возбуждена, а если не возбуждена, то в депрессии. А бабушка Мэри старалась дать нам с Клер все, что могла, но она была своеобразная женщина.

Бэй принялась теребить концы своих длинных волос, заплетая их в косички.

— А какой магический дар Уэверли был у нее?