Любовь Тёмного короля - Светлана Казакова

выглядело жалко и смехотворно. Мать-королева его так настроила — мне уже рассказали, что Алрэй был её любимцем — или он сам возомнил, будто достоин взойти на трон, но в своём стремлении превзойти братьев второй принц зашёл так далеко, что обратной дороги для него уже не было. Даже если он признает свою вину и прилюдно попросит прощения, это не отменит всех его попыток свести Рэйвена с ума. И эти попытки ему бы наверняка удались ещё до Игр Наследников, если бы заклятье страсти, связавшее нас с седьмым принцем, не спутало Алрэю все планы.

Я перевела взгляд на советников. Лица их были непроницаемы, и это пугало едва ли не сильнее, чем если бы я прочитала на них одобрение речи, произнесённой менталистом. Кто знает, а вдруг мысленно они уже на его стороне… Да, влезть в их разум он не может, это я уточнила заранее, но ведь второе место на Играх Наследников для них аргумент явно весомый. И если они не верят в то, что Рэйвену можно помочь…

Сидящая рядом Сайла крепко сжала мою руку, и я до боли закусила губу. Казалось, прямо сейчас решалась не судьба Тёмного короля, а моя собственная. Потому что жизни без него я уже не представляла…

— Позвольте мне кое-что сказать.

Со своего места неожиданно поднялся Шэрат. Он был серьёзен как никогда, и я подалась вперёд, не зная, чего ждать от анимансера. На нашей он стороне или на противоположной?..

— Вспомни, ты ведь всегда завидовал Рэйвену, — обращаясь к Алрэю, произнёс Шэрат.

Произнёс мягко, негромко, размеренно, но в зале вдруг стало так тихо, что не было слышно даже дыхания присутствующих.

— Не так ли, брат? Ещё с детских лет. Пусть он и младший из нас, он выделялся уже тогда. Отец и другие восхищались силой его дара, прочили ему трон, и это заставляло тебя ненавидеть его с каждым днём всё сильнее. Ведь так оно и было?

— Да, — отозвался второй принц, и с моих губ сорвался изумлённый возглас. — Я и сейчас его ненавижу! И не позволю ему и дальше занимать моё место!

Слова звучали глухо, вымученно, как будто Алрэй говорил их… не по своей воле. Он побледнел, схватился за грудь, пытался сжать челюсти. Выглядело это, по правде говоря, жутковато. Не сразу, но я поняла, что происходит.

Это всё магия анимансера — именно она заставила ответчика вывернуть душу!

Боги…

Я во все глаза воззрилась на Шэрата. Я ожидала помощи и поддержки от кого угодно, даже от Эрберта, который хмурый и явно нетрезвый сидел подле брата, но пятый принц… Судя по напряжённому лицу, этот подвиг давался ему нелегко. Может, магия с трудом пробивалась сквозь защиту Алрэя, а может, Шэрат не слишком-то хотел вмешиваться в ситуацию, но если всё же вмешался…

По моим щекам заскользили слёзы.

— Это была прекрасная идея — подсовывать ему проклятые вещи, скрытые чарами Дельи. Он ничего не замечал! И если бы не эта… — Алрэй уставился на меня с ненавистью. — Почему ты не умерла в храме?! Мне следовало убить тебя сразу! Лично свернуть тебе шею!

По залу разнеслись шепотки, а затем и вскрики. Второй принц, больше не сдерживаясь, ринулся ко мне, но его вовремя перехватили стражники. А затем я решила, что уж теперь-то рот мне затыкать не будут, поднялась и выкрикнула:

— Теперь вы сами всё слышали! Это я и хотела сказать. Для его Тёмного величества ещё не всё потеряно. Я точно знаю! Прошу вас, пропустите меня к нему.

Глава 26

Рэйвен

Тьма засыпала, свернувшись клубком, подогнув шипастый хвост и положив огромную голову на передние лапы.

Забавно, но прежде Рэйвен, хоть и знал, чувствовал, что сила его живая, никак её не представлял. Тем более в виде то ли чёрного дракона из детской сказки, то ли ещё какого древнего монстра.

Всё изменилось с появлением Энви. Она так тянулась к его магии, так говорила о ней, что та обрела форму и явно не собиралась развоплощаться. Разве что после смерти хозяина, потому Рэйвен теперь и сидел на мокрой траве и неотрывно смотрел на спящего зверя в ожидании неизбежного.

В ожидании конца.

Интересно, как всё будет? Они оба просто исчезнут, или?..

С одной стороны от него ярко светило солнце, но лучи, касаясь кожи, обжигали холодом. Там же бушевал океан, вновь и вновь врезаясь в отвесную скалу, где расположились некромаг и его тьма, будто желая стряхнуть их вниз и поглотить, но рокот волн и ритмичные толчки лишь успокаивали Рэйвена и убаюкивали дракона.

С другой же стороны царила ночь: на небе белёсым шрамом мерцал полумесяц, и свет его едва дотягивался до макушек вековых сосен, что стройными рядами, словно солдаты королевской армии, укрывали землю. Во мраке, среди стволов, что-то выло и рычало, но Рэйвен только усмехался: у него тут личное чудовище дремлет, разве может быть кто-то страшнее?

Он нарочно уселся ровно на границе дня и ночи, зная, что не достоин света, пусть даже такого холодного, но и не готов полностью раствориться в черноте. Потому что в его сердце, разорванном на клочки, умирающем, всё же есть искра истинного счастья.

«Познавший любовь, способный на неё, никогда не сгинет во мраке», — так говорил отец.

Всё детство Рэйвен искренне ненавидел его, а сейчас, вспоминая его советы, думал, что, похоже, зря считал короля настолько чёрствым и бесчувственным. Он заботился о детях. Учил их. И не его вина, что иные уроки можно усвоить только на собственном горьком опыте.

Как-то Рэй застал отца бледным, растерянным и едва ли не рыдающим — а может, та слеза на щеке ему только почудилась — и собирался потихоньку сбежать, но замер, заслышав тихий хриплый голос.

— Не молчи, — сказал король. — Не молчи, когда есть, что сказать. Когда рвущиеся наружу слова обжигают глотку. Не молчи. Потом будет слишком поздно.

Рэйвен тогда всё же удрал, испугавшись, что отец каким-то образом прознал об их с Тэйрином проделке и теперь ждал чистосердечного признания. И потребовались годы, чтобы простая мудрость этого совета стала очевидна.

— Я люблю тебя, Натаниэлла Виктория Кэонтин, — произнёс Рэйвен вслух, и невесть откуда взявшееся эхо тут же разнесло слова и на тёмную, и на светлую половины. — Я так люблю тебя, Энви.

— Это хорошо, но подождёт до полного пробуждения, — раздалось за спиной, и он вздрогнул, но не обернулся.

«Обманка, просто обманка».

Энви не могла быть здесь, это не сон, а посмертие. Сам бы