Ветреное сердце Femme Fatale - Валерия Вербинина

Антоша открыл рот. Он видел, как его отец распекал приказчиков, как отчитывал за провинности половых в своей гостинице дядя Гаврила, но он никогда еще не видел, чтобы взрослого, образованного, слывшего умным человека вот так, несколькими фразами обратили в ничто, уничтожили, стерли в порошок.

Максим Алексеевич дернул щекой. Ему очень хотелось возразить что-нибудь баронессе, совершенно несносной особе, но, как говорят игроки, крыть было нечем. Однако он решил хотя бы попытаться оставить последнее слово за собой.

– Отдаю должное вашему красноречию, милостивая государыня, – промолвил он с легким поклоном. – Еще немного, и вы, пожалуй, убедили бы меня, что не замешаны в убийстве Любови Осиповны. Однако дозвольте вам напомнить, что мы живем в другие времена, и нынче перед законом все равны. Не обессудьте, но если я получу доказательства вашей вины, вам придется отвечать перед судом. И ваши высокородные друзья, которые наверняка у вас имеются, вас не спасут. Если понадобится, – продолжал следователь, воодушевляясь, – я переверну этот дом вверх дном, допрошу всех, кого только можно, но уличу вас. Пока – запомните, я сказал пока! – вы остаетесь у меня на подозрении. Поскольку что бы вы ни говорили, но терять столь дорогостоящее имущество наверняка несладко. Честь имею.

Он холодно кивнул Степану Александровичу, который молча, оторопев, смотрел на него во все глаза, взял свой мокрый портфель и удалился. В аллее следователь влез в шарабан и велел кучеру трогать. Тот кивнул и хлестнул лошадей.

– Я что-то пропустил? – невинно осведомился Казимир, подходя к племяннице и поправляя тюльпан в петлице.

Амалия разрывалась на части. С одной стороны, надо было обыскивать лес, так как она была уверена, что именно там они найдут без вести пропавшую Натали. С другой стороны, следовало прояснить кое-что по поводу угрожающих писем. С третьей – обнаруженные в чемодане рука и нога тоже требовали самого пристального ее внимания. С четвертой – Амалии очень хотелось прищучить Пенковского, посмевшего заявиться к ней с фальшивым векселем, тем более что у нее имелись все основания. В общем, работы был непочатый край.

С некоторым сожалением Амалия решила пока отказаться от мести Пенковскому, отложив ее до лучших времен. Письма тоже могли подождать, хотя теперь Амалия окончательно убедилась, что была не права по поводу их автора. Она послала Антошу навести справки в «Бель-Вю» и у Федота Федотыча и таким образом выяснила, что человек, который ее интересовал, вообще не писал никому писем. Стало быть, на повестке дня оставались два дела: то, что касалось бесхозных руки и ноги в коричневом чемодане, и то, которое началось почти пять лет назад, когда Натали Севастьянова накинула на плечи шаль и ушла с вечера Оленьки в неизвестность. Именно с него Амалия и предполагала начать.

Впрочем, ей пришлось почти сразу же столкнуться с разбродом в рядах своих соратников. Потому что только Антоша был готов следовать за ней куда угодно, Севастьянов же нервно ерошил бакенбарды и повторял, что не может поверить в смерть Натали, что она наверняка жива и здорова и находится в Ялте, откуда прислала ему просьбу о денежной помощи. Он даже порывался поехать туда на ее поиски, и Амалия насилу его отговорила, пообещав, впрочем, для очистки совести навести справки через всезнающего Зимородкова.

Что же касается дядюшки Казимира, то, как только он узнал, что ему придется шататься по лесам и болотам в поисках какого-то трупа пятилетней давности, он сразу же опрокинул в себя большой бокал крюшона и объявил, что с младенческого возраста питает отвращение к чащам, рощам и полянам, что в лесу ему становится дурно и трудно дышать, не говоря уже о том, что там могут водиться волки, медведи и прочие четвероногие, которые наверняка спят и видят, как бы обидеть его, Казимирчика. Одним словом, он просит освободить его от поисков, но обещает и торжественно клянется беречь тылы и сидеть в усадьбе на случай, если вдруг опять нагрянут незваные гости вроде того настырного следователя.

Амалия и сердилась, и настаивала, и упрашивала, но бесполезно: Казимир ничего не хотел слышать. Севастьянова она в конце концов сумела убедить, однако понимала: в любых поисках будет мало толку от того, кто скорее заинтересован ничего не найти, чем найти что-то. И тем не менее на следующее утро трое – она, Антоша и Степан Александрович, – захватив с собой на всякий случай ружья, отправились на поиски в лес.

В результате они нашли двух ежей, дюжину перепелов, лисицу, ужа, старичка Егора Галактионовича, который нес лукошко, полное разных трав, и мужичков из Рябиновки, которые деловито пилили господский лес. Тут Амалия вспомнила о праве на собственность, осерчала и потребовала старосту и понятых.

Пока урядник в усадьбе составлял протокол, вдали на дороге возникло облачко пыли, и вскоре стало ясно – едет шарабан следователя Чечевицына. Амалия решила, что ей придется, как до того Савве Аркадьичу Нарышкину, выдержать прочувствованную рацею по поводу народной бедности и несознательности масс, которые вынуждены воровать у нее лес, но все оказалось совсем не так, как она думала.

Максим Алексеевич предъявил ей составленную по всей форме бумагу, разрешавшую ему сделать обыск в ее усадьбе на предмет обнаружения улик, могущих иметь касательство к убийству Любови Осиповны Нарышкиной.

– Вы ничего не найдете, – ледяным тоном сказала Амалия, возвращая бумагу следователю. Но если тон был ледяным, то глаза петербургской дамы, казалось, прожигали его насквозь.

– Это мы еще посмотрим, – хладнокровно возразил не к месту настырный Чечевицын. – Кроме вас, сударыня, кто еще есть в доме?

Амалия бегло перечислила. Степан Александрович у нее в гостях, дядя Казимир приехал поправлять здоровье. И четверо слуг: кухарка Пелагея, горничная Лиза, а также Дмитрий и новый садовник Антоша. Слуги столпились на крыльце, и Амалия не сразу сообразила, что кое-кого среди них нет на месте. Антоша, которого она видела не далее как четверть часа назад, куда-то исчез.

– Ну что ж, – благодушно молвил Максим Алексеевич, – пора, пожалуй, приступать к обыску.

Не мешкая долее, следователь вошел в дом и уверенно двинулся к погребу.

Сердце у Амалии екнуло, а в голове пробежали какие-то бессвязные, но крайне скверные мысли о веснушчатой змее, пригретой (фигурально выражаясь) на груди, и внешности, которая всегда бывает обманчивой. Нет сомнений, Чечевицын знал, куда именно идти. Как знал и то, что именно ему надо искать.

Амалия представила, как спокойный, уверенный в себе следователь откроет сейчас коричневый чемодан, выудит на свет божий окоченевшую руку и точно такую же ногу, и ей стало совсем не по себе. Конечно, разразится неописуемый скандал. Казимир будет врать без нужды и только убедит следствие в своей виновности, купеческий сын с безмятежным взором даст против нее показания… и будет позор, поношение, гнусные пасквили в газетах, тень на имени, смешки в гостиных и черт знает что. А все оттого, что она, Амалия Константиновна Корф, в который раз сочла себя умнее всех прочих и захотела сама вести расследование там, где делом явно должны заниматься компетентные органы.