Вот я - Джонатан Сафран Фоер

— Кто расходует десять галлонов бензина, не трогаясь с места?

— Кто?

— Буддистский монах.

Сэм посмеялся, не понимая шутки.

— А ты видел ролик, где аллигатор кусает электрического угря?

— Ага, охуительно.

Билли вынула обычный, нелепее, чем взрослый на мопеде, планшет, подаренный родителями на Рождество, и стала что-то писать.

— А видел ведущего погоды со стояком?

Они посмотрели вместе и посмеялись.

— Самый прикол, когда он говорит: "Наблюдаем подъем".

Билли загрузила новое видео.

— Гляди, сифилис у морской свинки.

— По-моему, это хомяк.

— Ты за деревьями не видишь язвы на гениталиях.

— Ужасно, я ворчу, как мой папаша, но не дурдом ли, что нам открыт доступ ко всей этой херне?

— Это не дурдом. Это наш мир.

— Ну, тогда не дурдом ли этот мир?

— Не может быть по определению. Дурдом — это про других.

— Мне правда очень нравится, как ты рассуждаешь.

— Мне правда очень нравится, что ты это говоришь.

— Это не я говорю: это правда.

— И еще одно: мне правда очень нравится, что ты не можешь себя заставить сказать слово на букву "л", потому что боишься, как бы я не решила, будто ты говоришь такое, чего ты на самом деле не говоришь.

— А?

— Очень, очень, очень нравится.

Он ее любил.

Она перевела планшет в кому и сказала:

— Эмет хи ашекер а-това бейотер.

— Это что?

— Иврит.

— Ты говоришь на иврите?

— Как ответил Франц Розенцвейг на вопрос, религиозен ли он: "Еще нет". Но я подумала, что одному из нас следовало бы немного просветиться в честь твоей бар-мицвы.

— Какой Франц? И погоди, а что значит-то?

— Правда — это самая надежная ложь.

— А, ладно: Аната ва субете о рикай сите иру баай ва, гокай суру хитсуё га аримасу.

— И что это должно означать?

— "Если ты все понимаешь, значит, ты плохо информирован". Японский вроде. Это был эпиграф к игре "Зов Долга: Секретные операции".

— Ага, я японский изучаю по четвергам. Просто не поняла твое произношение.

Сэму захотелось показать ей новую синагогу, над которой он работал две последние недели. Он гадал, была ли эта работа лучшим выражением всего лучшего в нем, и гадал, могла ли бы она понравиться Билли.

Автобус остановился у "Вашингтон Хилтон" — отеля, где теоретически через две недели должен был пройти прием по случаю бар-мицвы Сэма, если из него выжмут извинения, — и дети, выйдя из него, рассыпались по площадке.

В фойе висел большой баннер: "Добро пожаловать на конференцию "Модель ООН-2016"". В углу были свалены несколько десятков чемоданов и сумок, почти в каждой лежало то, чего там быть не должно было. Пока Марк пытался пересчитать детей по головам, Сэм отвел в сторонку мать:

— Когда будешь говорить, не раздувай, пожалуйста, ладно?

— Не раздувать что?

— Да ничего. Просто не раздувай.

— Ты боишься, что будешь за меня краснеть?

— Да. Ты заставила меня сказать.

— Сэм, мы сюда приехали зажечь…

— Не говори зажечь.

— …И меньше всего мне хочется, чтобы было тоскливо.

— И тоскливо.

Марк показал Джулии большой палец, и она начала говорить:

— Могу я попросить минуту внимания?

Никто и ухом не повел.

— Йу-хху!

— И йу-хху, — прошептал Сэм, ни к кому не обращаясь.

Марк пустил в ход баритон, превращая бубенчики танцовщицы в китайские наддверные колокольцы.

— Закрыли рты, смотрим сюда, быстро!

Дети притихли.

— Отлично, — сказала Джулия. — Как вы, наверное, знаете, я мама Сэма. Он просил меня не раздувать, поэтому я сразу перехожу к делу. Во-первых, хочу сказать, что я просто балдею, как классно мне быть здесь с вами.

Сэм закрыл глаза, приказывая себе выключить реальность.

— Нам предстоит интересное, трудное и захватывающее дело.

Она увидела, что Сэм закрыл глаза, но не могла понять, что такого сделала.

— Итак… кое-какие бытовые мелочи, прежде чем я раздам ключи, которые, как я понимаю, не ключи, а карточки, но мы будем называть их ключами. Вы убедитесь, что я очень спокойный человек. Но спокойствие — это улица с двусторонним движением. Я понимаю, что вы приехали сюда наслаждаться жизнью, но не забывайте, что вы еще и представляете нашу Джорджтаунскую среднюю школу, не говоря уж про нашу островную родину, Федеративные Штаты Микронезии!

Она подождала аплодисментов. Или чего-нибудь. Билли вспугнула тишину одиноким хлопком, и тут же неловкость горячей картофелиной обожгла ей ладони.

Джулия продолжила:

— Значит, я уверена, никому не нужно напоминать, что никаких легких наркотиков никто не употребляет.

Сэм потерял власть над мышцами шеи, его голова склонилась к груди.

— Если вам что-то выписал врач, это, конечно, допустимо, но только если вы не принимаете лекарство как допинг и не злоупотребляете им. Дальше: я понимаю, что большинству из вас нет и тринадцати, но я хочу еще затронуть вопрос о сексуальных отношениях.

Сэм отошел в сторону. Билли последовала его примеру.

Марк, видя, к чему все клонится, вмешался:

— Полагаю, основная мысль, которую хочет донести миссис Блох, — не делайте ничего такого, о чем вы не хотите, чтобы мы сообщили вашим родителям. Потому что я расскажу об этом вашим родителям, и тогда вам точно не поздоровится. Понятно?

Школьники закивали.

— Курт Кобейн вышиб себе мозги из-за кого-то вроде моей матери, — прошептал Сэм Билли.

— Ты к ней слишком строг.

— Неужели?

Раздавая карточки-ключи, Марк объявил:

— Отнесите вещи, распакуйтесь, телевизор не включайте и не прикасайтесь к мини-бару. Встречаемся в моем номере, одиннадцать — двадцать четыре, ровно в два. У кого с собой гаджеты, запишите: одиннадцать — двадцать четыре, в два. Нет гаджета, попробуйте использовать мозг. Теперь, как умные и целеустремленные молодые люди, вы используете это время, чтобы еще раз изучить установочные документы и четко отработать на вечерней мини-сессии. У вас есть номер моего мобильного на случай, и только на тот случай, если стрясется что-то неожиданное. Знайте, что я вездесущ. Иначе говоря, даже если меня нет рядом, я все вижу и слышу. До встречи.