По древним тропам - Хизмет Миталипович Абдуллин

собрался, чтобы высказать руководству свои просьбы: одни хотели уйти в Семиречье, другие просили работу — и в ответ получили свинец. После чего началось «движение по борьбе с местными националистами». Многих студентов угнали в пустыню, я успел вовремя сбежать. В Пекине как будто взбесились. Идет массовое переселение китайцев из внутренних провинций к нам. А уйгуров, дунган, казахов выселяют. И все это называется «новая национальная политика».

Садык вздохнул, покачал головой:

— В государстве, если оно подлинно социалистическое, все нации должны иметь равные права. Об этом знает каждый школьник. Об этом твердило и твердит само китайское руководство. Но что же получается теперь на деле? К чему приведет такая «новая политика»? Только к анархии, к разжиганию национальной вражды, кровавым столкновениям. Кстати, Шарип, вы не знаете кого-нибудь из тех, кто был в Кульдже в день расстрела?

— В университете у нас есть преподавательница Айша-ханум. К ней приходила несколько раз молодая женщина с девочкой. Студенты народ дошлый, все разузнают. Говорили, что эта женщина с девочкой пострадала во время демонстрации, хотя сама она ничего никому не рассказывала. Зовут ее Ханипа.

— У меня сегодня день больших новостей! — воскликнул Садык. — Мы с ней учились вместе, с ней и с ее мужем Момуном. Значит, Ханипа в Урумчи. Чем занимается? Устроилась на работу?

— По-моему, нет. Айша-ханум имеет авторитет, член партии. Наверное, поможет ей… Я этим как-то не интересовался. Да и что толку — поможет, не поможет, — равнодушно проговорил Шарип, и это насторожило Садыка.

— Чем вы намерены заняться здесь? — спросил Садык.

— Не знаю…

— У нас в Буюлуке, по моим подсчетам, около сорок детей окончили начальную школу. Где им учиться дальше? Только в городе. Но в город могут попасть единицы, только те, у кого там родственники. А что делать остальным, ведь все они хотят учиться! Я думаю, если мы с вами возьмемся как следует за дело, то и здесь, в Буюлуке, мы сможем дать им знания и объеме шести-семи классов.

— Не верю я в это, Садык-ака, — равнодушно отозвался Шарип. — Напрасны, по-моему, все ваши старания.

— Но почему?!

Шарип заговорил о «страшных политических бурях» в центре, о творящихся повсюду безобразиях, о безысходности, но говорил вяло, как бы с чужих слов. Он был сломлен невзгодами, не выдержал первого удара судьбы.

— Надо набраться мужества, Шарипджан! — твердо сказал Садык. — Даже обреченные на явную смерть должны бороться за жизнь до последней минуты.

— Не знаю, — пробубнил Шарип. — Кому это надо?..

Садык посмотрел на него неприязненно.

— Вся наша беда в равнодушии, вот в этом «не знаю» и «кому это надо», — резко сказал он. — Один «не знаю», другой «не знаю», в результате целый народ безропотно терпит произвол.

Шарип молчал, глядя под ноги.

— Самое страшное для народа, — горячо продолжал Садык, — это не низкий жизненный уровень, связанный, к примеру, с неурожаем или с неправильным распределением. Самое страшное — это духовное оскудение! Мы с вами обязаны прилагать все силы, чтобы наши дети, наши потомки не стали духовными калеками. Сейчас нас уже много в Синьцзяне, тех, кто имеет образование, и все мы обязаны, каждый из нас обязан поднять факел знаний в городах, в селах, в кишлаках.

— Красивые слова, Садык-ака…

Садык понял, что говорить с ним бесполезно. Мелькнула мысль: «А не подослан ли он ко мне? Чего ради я с ним откровенничаю?»

— Мне пора в школу, — сказал Садык и поднялся.

Расстались они холодно.

* * *

Перед самым началом учебного года в буюлукской школе появился новый директор — Чи Даупинь, китаец. В тот же вечер, когда дехкане вернулись с поля, было созвано родительское собрание.

Вступительная речь директора была краткой:

— Друзья, в свое время я работал в уйгурской школе. — Говорил он по-уйгурски, с заметным акцентом. — Теперь, по зову великого Мао, я приехал учить ваших детей китайскому языку и приобщить их к великой китайской культуре. Вопросы будут?

После некоторой заминки поднялся пожилой дехканин.

— Можно вас спросить, господин? Китайский язык — это хорошо, но мой сын Аршам говорит, что в школе изучают и другие предметы, например… — Дехканин смолк, вспоминая эти самые предметы, а на помощь ему пришел Садык, подсказал:

— К примеру, зоология, алгебра, русский язык.

— Разрешается преподавание всех предметов согласно программе, за исключением русского языка, — ответил новый директор.

На том и закончилось родительское собрание.

Оставшись наедине с Чи Даупинем, Садык пригласил его к себе домой, поговорить за чашкой чая, поближе познакомиться. Директор на его приглашение улыбнулся, очень любезно улыбнулся, показывая желтые зубы, и ничего не ответил. Смущенный Садык, решив, что новый директор по натуре слишком деловой человек, заговорил о деле:

— У вас тут есть студент из Урумчи, почти закончил географическое отделение. Думается, мы смогли бы использовать его как учителя географии.

— У вас слишком много желаний, дорогой, — с той же улыбкой ответил Чи Даупинь. — Да, да, слишком много, слишком. — И направился в школьную кладовку, где он временно разместился.

VII

Начались занятия. Чи Даупинь посещал каждый урок Садыка и делал ему бесконечные замечания при учениках. Пожалуй, только на арифметике он сидел молча и улыбался. Его желтый оскал уже начал сниться Садыку, казалось, что директор, словно злой пес, так и норовит укусить его.

Из уйгурских учебников по истории и литературе Чи Даупинь тщательно вычеркнул, где говорилось о прошлом уйгуров, о национальных героях.

— Все это вредно, — пояснил он, — поскольку может вызвать у наших учеников чувство излишней национальной гордости.

Взамен вычеркнутых абзацев директор предлагал свой текст, в котором восхвалялся великий китайский народ. На клочках бумаги он составлял фразы по-китайски, затем переводил их на уйгурский, коряво, неграмотно, и с неизменной улыбкой просил Садыка отредактировать. Поправок было так много и все они были столь однообразными и нелепыми, что все это приводило Садыка в бешенство. Однажды он не выдержал:

— Так что же мы скажем, товарищ Чи, если наши ученики спросят: была ли у уйгуров своя история и своя национальная литература?

Чи Даупинь, казалось, только и ждал такого вопроса, даже рассмеялся, будто Садык рассказал ему очень смешной случай.

— Вы странный человек, Садыкджан. Будто не знаете, что есть великая страна Китай и есть единый народ, единый, независимо от того, в Синьцзяне он живет или в Ганьсу. Если вы хотите пойти по стопам безголовых ревизионистов и отказаться от счастья быть одной из ветвей великого китайского народа, то мы вам этого не позволим.

— Я вас понимаю, — сдерживая себя, ответил Садык. — Но каждую вещь следует называть своим именем, а народ — тем более. Так нас учили.