По древним тропам - Хизмет Миталипович Абдуллин

class="p1">— Есть одно учение, Садыкджан, не мое и не ваше, как вы догадываетесь. — Чи Даупинь перестал улыбаться, глаза его превратились в щелки, зрачки сверлили Садыка… — Есть учение самого красного солнца, нашего великого кормчего Мао. Или вы против него?

Садык уже знал цену директору, но такой прямой глупости, такой лобовой провокации не ожидал даже от него.

— Вы против? — повторил директор зловеще.

Едва сдерживая гнев, Садык хрипло проговорил:

— Оставьте свои политические шуточки, товарищ Чи Даупинь.

…Вечером он написал стихи:

История зачеркнута уродом,

Стоящим у бесчинства на посту.

И жизнь большая целого народа —

Лишь выстрел в пустоту.

Через неделю эти стихи «неизвестного автора» знала вся молодежь Буюлука. Дошли они и до Масима-аки. Он встревожился.

— Такие стихи распространять опасно, Садыкджан. Об этом может узнать директор. Никто, кроме тебя, не мог написать такое.

— У нас много талантливых ребят, — осторожно возразил Садык.

Садыка горячо поддержал Шакир:

— Таких стихов надо сочинять побольше, только распространять — с умом. Я тебе помогу, Садыкджан!

С того дня началось их «творческое содружество». Малограмотный, не любящий читать книжки Шакир имел тем не менее отличную память и легко запоминал стихи наизусть. Впрочем, он не был исключением. Многие неграмотные старики в Буюлуке часами могли читать наизусть газели, рубайи, достаны.

Легко заучив стихи Садыка, Шакир читал их надежным людям, которые ехали в Турфан или в Урумчи. Он просил их либо научить, либо записать стихи и передать там, в городе, своим близким друзьям, а те пусть передают дальше. Давая такого рода поручение, Шакир всякий раз добавлял: «А стихи сочинил народ». Друзья Шакира, как правило, не отказывались выполнить такую просьбу, да и Шакир знал, кому можно поручить столь важное дело, а кому нельзя.

Но однажды Шакир обжегся. Узнав, что завтра Шарип, внук Самета, едет в Турфан, чтобы просить назначения в буюлукскую школу, Шакир зашел к нему…

— Вы же сами боитесь таких стихов, а других ставите под удар, — ответил на его просьбу бывший студент.

* * *

До приезда своего внука Самет и Хуршида жили относительно спокойно. Но вот приехал Шарип, родная кровь, радость очей, и старики потеряла покой. Ученый внук отказался выходить в поле, ничего не делал дома и даже не пожелал идти в школу, чтобы занять столь почетное место учителя. Весь день он слонялся по двору, валялся в саду или дремал под навесом. Кое-как старики уговорили его сходить в школу к новому директору. Шарип согласился, пошел и вернулся ни с чем, как и следовало ожидать. Чи Даупинь сказал ему, что, во-первых, требуется направление из Турфана, а во-вторых, если молодой человек не пойдет на работу в поле, то ему придется, отправиться в лагерь трудовой закалки. Напуганный Шарип решил съездить в Турфан, чтобы просить там направление в буюлукскую школу.

Однако окружное начальство распорядилось по-своему и назначило Шарипа секретарем-переводчиком чрезвычайной судебной комиссии, которая должна была ездить по селам округа и расследовать дела незаконно обвиненных. Другой человек на его месте, более сознательный и расторопный, мог бы при таком деле принести немалую пользу добрым людям, но Шарип сбежал из этой самой комиссии на второй день и вернулся в Буюлук к деду с бабкой. Приехал он поздней ночью, а ранним утром вконец расстроенный старик Самет пришел к Масиму-аке и поделился горем.

Масим-ака в свою очередь рассказал эту историю Садыку.

— Его наверняка должны разыскивать, — предположил Садык. — Обвинят «в уклонении от выполнения задания партии». Что же он намерен делать?

— Вырыть нору, — ответил Масим-ака.

— Какую нору, кому? — удивился Садык.

— Себе. Уже роет. Под стеной дальней комнаты. Будет жить в ней, как Кер-оглы. Как младенец, который родился, по легенде, в могиле.

— Значит, живой труп будет лежать в норе, а старики будут отдавать ему последний кусок хлеба и трястись от страха. — Возмущению Садыка не было предела. — Я готов его своими руками вытащить на свет божий немедля!

— Оставим его, Садыкджан, аллах с ним, — попытался его успокоить Масим-ака. — Его и без нас вытащат. Только вот стариков жалко. Хуршида слегла от горя, бедная…

VIII

Наступила зима. В Буюлук зачастили всевозможные инспекторы из Турфана. Почему мало сдали продовольствия в общий фонд? Почему не собирали колоски? И все претензии — Масиму-аке. У него уже голова пухла от бесконечных собраний, на которых инструкторы и агенты твердили о дальнейшем укреплении военной дисциплины и «об упорядочении распределения продовольственной нормы».

В конце января в Буюлук прибыла первая партия китайцев, пока немногочисленная, десятка полтора «техников из центра», как они себя называли. Повели они себя нагло, выбрали для расселения лучшие дома, потеснили хозяев. Вскоре один из «техников», наиболее грубый и беззастенчивый, пускавший в ход кулаки, исчез бесследно. Искали его, искали, — как в воду канул. «Гости», однако, не унялись, хозяйничали пуще прежнего. Как и следовало ожидать, к добру это не привело — в роще за селом нашли двоих приезжих. Они были повешены на старой джиде. В тот же вечер остальные бежали в город.

Из Турфана прибыл следователь с отрядом солдат. Начались бесконечные допросы. Солдаты сгоняли дехкан к следователю, и они с утра до ночи томились у двери его кабинета в ожидании вызова. Все работы по подготовке к весенней посевной прекратились. А тут еще начался падеж скота, не хватало кормов.

В один из холодных и мрачных дней по селу начались повальные обыски — у дехкан отбирали последние остатки продовольствия…

Сыпала снежная крупа, дул ветер. Садык только что вернулся из школы, и не успел еще войти в дом, как послышался стук в калитку, грубый и властный.

Во двор вошли вооруженные солдаты, человек десять. Один из них держал наперевес тяжелый лом. Впереди шагал долговязый уйгур с шомполом в руке и с винтовкой через плечо. Лицо его показалось Садыку знакомым. А позади всех понуро вошел Масим-ака, каратели водили его по дворам как представителя местного руководства.

— Это мой дом, — просяще проговорил Масим-ака, как видно, уже не в первый раз. — Это мой дом…

Его не слушали. Двое солдат начали вонзать шомпола в землю под навесом, остальные пошли кто в коровник, кто в сарай.

Долговязый уйгур, помахивая шомполом, шагнул навстречу Садыку.

— А-а, старый знакомый. — Он ощерился, показывая лошадиные зубы.

Только сейчас Садык узнал его — Нодар! Тот самый головорез Нодар, который еще в Турфане столько крови попортил Садыку. Да и не только ему, но и Шакиру, и Марпуе, которую пытался сделать своей любовницей, и многим другим.

Садык почувствовал,