По осколкам разбитого зеркала - Евгения Михайлова

Как бы вам объяснить аккуратно. Я не просто не ханжа. Я современный человек с практически безразмерными нравственными оценками. Категоричности вообще избегаю. Меня воспитали очень свободные люди. Главным в этом воспитании – крайне неуместное слово – была полная свобода получения информации. Никакого возраста созревания-дозревания. Родители считают, и я в этом с ними полностью согласна, что человек либо сразу рождается полноценным, либо это навсегда прискорбное недоразумение. Короче, никаких запретных книг, картинок и фильмов в моей жизни не было. Читала и смотрела что хотела. И все это обсуждалось с родителями. С мамой все было смешно, с папой полно и серьезно. Результат: у меня не возникло никаких запретных и безумных желаний, маний, психозов. Я просто получила представление о взрослой жизни, о самых скрытых ее сторонах и поняла, что мне пока туда незачем спешить. Куда комфортнее в красивом и безопасном саду под названием «детство». А когда пришла пора влюбляться, тут да, возникло препятствие. Физические желания на пути к конкретным людям проходили жесточайший контроль качества. Один парень, вполне себе красивый, когда я его оттолкнула в самый последний момент, да еще и объяснила в деталях, почему, сказал:

– Ты не девушка. Ты какой-то прокурор. Вот не любил я никогда всю эту ментовню, как твой отец. Просто понравилась ты мне, такая симпатичная, но при этом грубая, как жандарм.

Он был неправ. Я не прокурор и не грубая. Я просто не понимаю, почему на пути к какому-то блаженству я должна терпеть дискомфорт. Неприятный запах, нелепые движения, прикосновения, которые оскорбляют, тупые слова. Скоро я поняла, что все это значит только одно: я не люблю человека, он мне даже не нравится. Когда встретила Вадима, он в любой момент и в любых обстоятельствах казался мне небожителем, избранным, единственным. Все было томительно и сладко. Но это другая история. Она очень печальная. У Вадима оказался свой барьер.

Все это вступление к тому, что по ссылкам была примитивная, убогая порнуха. И главным действующим лицом в этих механических, снятых вполне профессионально фильмах оказался мой подзащитный Виктор Санин. Да, идеальный семьянин, защитник всего живого и борец с косностью. И даже это было бы ничего, если бы такое только моя приятельница увидела и лишь мне прислала на личную почту. Но видео выложила и обо всем этом написала у себя известная блогерша с сотнями тысяч подписчиков. И такие жестокие, точные, как у нее бывает, слова о потешном процессе, о новом идоле сумасшедших кликуш – рыцаре без страха и упрека, с открытой и щедрой душой. Назвала она и гонорар Вити за эту, скажем так, работу. Не преминула упомянуть: именно из этих денег оплачивается адвокат, что не мешает сотням и тысячам фанаток собирать Вите деньги по интернету. Самым катастрофичным для меня было вот что. Эта блогерша N была юристом. Известным, отличным юристом с давней и устойчивой репутацией. Кто она и кто я – это даже не обсуждается. Она звезда, а я еще даже не звездная пыль. Просто пыль.

Я была в таком отчаянии – не описать. Меня не утешил бы в тот момент даже папа: он слишком рациональный и умный. Мне бы с мамой поговорить, окунуться в прелестный, спасительный абсурд ее всегда неожиданных соображений. Но я была парализована дурацким стыдом. И вы даже не поверите, в чем дело. Дело в том, что Витя в роли порнозвезды выглядел ужасно. Ноль красоты и соблазна. Он был тупой ремесленник на возбудителе, который просто старался отработать гонорар. Вроде бы молодой и сильный, руки-ноги и все как у нормальных мужчин… Но такой противный, отталкивающий. Глупое лицо с потным лбом и полузакрытыми глазами. Если я завтра, за два дня до суда, разорву наш договор, мой позор будет еще и очень смешным. Представляю, как все будут потешаться, как меня станут утешать папа и этот чертов друг семьи Юрский. А судья, конечно, вынесет решение о заключении под стражу. Но он не преступник. Он просто такой неудобный дурак. И, как назло, ни капли обаяния. Нет, я пойду на суд. А потом посмотрим.

Впрочем, дядя Петя Юрский позвонил сам в ту же ночь. Из чего можно было сделать вывод, что уже весь свет получил эти ссылки. Все сидят, хлопают в ладоши, некоторые валяются от хохота. И, конечно, жаждут усиления удовольствия картиной моего позора. Я не заслуживаю такого внимания. Меня даже размазать еще невозможно: нельзя уничтожить то, чего еще нет. Нет Лили-адвоката. Но есть ее очень знаменитый папа. И не в нем ли дело? Не потому ли меня подставил его добрый друг? Зависть среди адвокатов – куда более жестокая вещь, чем разборки ревнивых светских баб, которые могут послать киллера к сопернице, сделавшей более удачную пластику.

Короче, звонит дядя Петя и говорит таким вкрадчивым, нежным голосом:

– Ты не спишь, девочка? Извини, что так поздно. Я просто подумал…

– Вы подумали, дядя Петя, что я тоже в экстазе от этих роликов из-под плинтуса, которые уже, наверное, все видели? Как здорово получилось. Как раз перед началом суда и моим первым выступлением в этом чертовом деле. Папа тоже в курсе?

– Не знаю, Лиля. Да, я получил. Меня бы это очень позабавило, если бы речь шла о моем деле. Но ты такая чистая, порядочная девочка, что я хотел бы что-то прояснить. Это даже не характеристика личности. Это просто попытка тупого давления на судью и общественное мнение. А по сути…

– Только не надо мне в ночи рассказывать про суть. Имею представление. Личная жизнь, свобода выражений, вторжение и всякая хрень. Меня не потрясло, для меня ничего не поменяло. С чего вы взяли, что я чистая девочка? И вообще девочка? Думаю сейчас только о том, что ни я, ни мой придурок-подзащитный вместе взятые не стоим такого внимания общественности. Не в моем ли папе дело, как вы думаете?

– Ну, это уже конспирология, – со слишком подчеркнутым сарказмом проговорил дядя Петя. – Значит, на самом деле на тебя произвело впечатление. Если хочешь, давай обсудим твою линию.

– Нет, – отрезала я. – Мне нужно спать. И никаких линий у меня нет. Одни экспромты по вдохновению. Я в школе даже черновиков никогда не писала. Спокойной ночи. За дело, конечно, спасибо. А то у меня в перспективе был только иск двух безумных активисток о заблокированной террористами подъезда черной лестнице в новостройке.

– Спокойной ночи, – задумчиво произнес дядя Петя. – Сладких снов. Всегда пропускаю, как дети становятся взрослыми.

До суда я сознательно под разными предлогами избегала контактов с Виктором. Не объясняться же с ним на эту тему. Понятно, что интернет бурлит. И что он начнет мне все это пересказывать. Нет, оставим интернет-срач на сладкое. Иначе мне с собой не справиться, пошлю все и всех к чертям. Свое время я проводила исключительно бессознательно. Не подходила к компьютеру. Спала, ела и смотрела кино. Подготовка к суду сводилась к двум мыслям. Это займет считаные минуты. Мне нужно послушать Виктора и перебить впечатление от него. Не сомневалась, что оно будет неважным. Да, и на результат было наплевать. Арест так арест. Даже удобнее: можно будет поговорить и о тяготах судьбы узника, несправедливо обвиненного.

Давно заметила: если на что-то наплевать, ситуация неизменно поворачивается в мою пользу. Суд прошел идеально. Прокурор настаивал на заключении под стражу, так как деяния подсудимого связаны с опасностью для окружающих. И не удержался, хмыкнул многозначительно на словах «социальная репутация к тому же». Витя пел о страданиях нежных, беззащитных душ, о том, как он не ест, не пьет, все думает, кого и в каком количестве спасти. Одни шаблоны типа «если не я, то кто же». Ну и про волну гнева, когда он увидел палку в руках озверевшего пенсионера. Если бы он понял, что его хотят ударить, он бы не шелохнулся. Но он испугался за кроликов, вот в чем дело. Почему ударил не один раз, а четыре? Потому что Кисин здоров как бык, был в безумной ярости и удержать его не было другой возможности. Но он, Витя, готов извиниться и компенсировать лечение и моральный ущерб ради все тех же беззащитных. Кисин сидел красный, потный и выкрикивал гадости. Даже плакат принес: «Преступника за решетку».