Путь на эшафот - Виктория Холт

В Марии было что-то от отца и что-то от матери – возможно, фанатизм матери и жестокая решимость отца.

Однажды королева сказала:

– Мария, а что будет, если король сделает ее королевой? На что девочка гордо ответила:

– В Англии будет всего одна королева, мама!

Сердце Катарины наполнилось радостью, так как она безумно любила свою дочь. И пока они вместе, они не должны отчаиваться. Но все их мечты, все их молитвы были напрасны.

Когда Генрих узнал, что Анна выздоравливает, он обнял гонца, велел принести ему вина и упал на колени, благодаря Бога.

– Ха! – сказал он Уолси. – Это предзнаменование! Я прав, что хочу жениться на этой леди! Она родит мне много сыновей!

Бедная Катарина! Она лишь беззвучно плакала. А потом ее горе сменилось страхом, потому что заболела ее дочь.

Об Анне беспрестанно говорили при дворе. Остроумный французский посол дю Беллэ шутил, что болезнь испортила ей внешность, что в ее отсутствие король нашел себе другую любовь – ведь сердце у короля не камень. Испанский посол Чапуис посмеивался вместе с ним и с удовольствием писал своему повелителю о болезни «куртизанки». Он предсказывал конец этому ужасному, по мнению испанцев, делу о разводе.

Но Генрих не стал ждать, пока Анна поправится окончательно. Он уже и так долго ждал. Он тайно ездил из Гринвича или Элтэма в Хивер. И Анна, слыша его зычный голос, выходила ему навстречу. Они вместе гуляли по галерее или сидели в отделанной дубом комнате, а он рассказывал ей, как продвигается дело о разводе. Он говорил ей о своей любви и спрашивал то в гневе, то с мольбой в голосе, почему она не хочет сделать его счастливым сейчас.

И когда она окончательно выздоровела и вернулась ко двору, дю Беллэ сообщил своему правительству: «Я думаю, король настолько в нее влюблен, что только Бог может вылечить его от этого безумия».

Томас Уолси, сердце которого ныло из-за создавшегося положения, притворился, будто он на самом деле болен. Он знал своего повелителя – сентиментальный, как девушка, и мягкий, как воск, в руках этой Анны Болейн.

Уолси видел, что влияние его на короля становится все меньше. Это был закат. Но закат обычно сменяется ночью, а потом рассветом. Уолси знал, что для него скоро наступит вечная ночь.

Он не жаловался. Он был слишком умен для этого. Он знал, что совершил грубую ошибку, унизив в свое время Анну, которая теперь имела огромное влияние на короля. Она не была мягкой и нерешительной женщиной – она была сильной, упрямой, хорошим другом и злейшим врагом. Да, думал Уолси, она, как черная ворона, каркает королю на ухо всякие гадости на меня.

Он не должен жаловаться. Он вспомнил дни своей юности, вспомнил то время, когда был скромным учителем сыновей лорда Дорсета. Один рыцарь, сэр Амиас Полет, осмелился унизить молодого Уолси. Забыл ли об этом Уолси? Никогда! Сэр Амиас Полет горько пожалел, что не подумал, перед тем как унизить скромного учителя. То же самое произошло между Уолси и Анной Болейн. Он мог бы пойти к ней, мог объясниться, сказать ей, что это не он хотел ее обидеть, что это не он помешал ее женитьбе с Перси. Все это дело рук короля, а он лишь был его покорным слугой. Возможно, она, известная широтой своей души, и простила бы его, не стала бы плести против него интриг. Все возможно. Однако Анна была не единственным его врагом. Ее поддерживал Норфолк, ее дядя, и герцог Саффолкский тоже. С ними заодно был и Перси из Нортамберленда, который раньше любил ее и все еще сожалел о том, что потерял. Всем этим могущественным людям надоело правление Уолси.

Он очень устал – устал от этого развода и притворился больным, надеясь вызвать сочувствие у короля, рассчитывая, что тот пожалеет своего старого друга. Он спрятался ото всех еще до того, как Компеджио, которого Папа послал из Рима в Англию, прибудет в Лондон. Итак, влияние Уолси шло на убыль.

Он глупо повел себя в деле Элинор Кэри. Король был им очень недоволен. Он встретил такой отпор со стороны короля, что понял: больше не сможет руководить им. Эта ночная ворона и окружавшие ее стервятники внимательно за ним наблюдали, ждали его смерти. И тем не менее, зная все это, он занял в деле Элинор Кэри довольно глупую позицию, не пожелав поступиться своей гордостью. Она была родственницей Анны. И Анна с присущим ей великодушием, когда та попросила назначить ее настоятельницей монастыря в Уилтоне, обещала, что выполнит ее просьбу. А он, Уолси, высокомерно отказал Элинор и назначил на этот пост другую. Таким образом он снова разгневал Анну, и она горько жаловалась по этому поводу королю! Уолси объяснил, что Элинор Кэри не может занять это место, потому что у нее двое незаконнорожденных детей от священника. Узнав это, Генрих, который строго следил за моралью, когда это не касалось его лично, вынужден был согласиться с ним. Очень осторожно, бесконечно извиняясь, чтобы не унизить Анну, попытался объяснить ей, чем мотивирован этот отказ. «Ни за какое золото в мире, – писал он своей возлюбленной, – не поступлюсь ни твоей совестью и ни моей и не назначу ее на этот пост…»

Анна, будучи честной по натуре, не слишком высоко ценила совесть своего возлюбленного. Она была возмущена и открыто выразила свое возмущение, потребовав от короля наказать Уолси за его высокомерие. И Генрих, боясь потерять ее, готовый сделать все, что она захочет, написал Уолси строгое письмо. И это письмо показало кардиналу очень ясно, что влияние его стремительно ослабевает. Он не знал, каким образом снова завоевать благоволение короля.

И тогда он понял, что эту женщину действительно следует опасаться. Уолси разрывался между Римом и Генрихом, у него не было никакого плана действий, он понимал, что это дело принесет ему только несчастье. Он притворился больным, чтобы решить, что делать дальше. Ему было очень нехорошо. Все катилось к черту.

Из Рима прибыл папский посол. Старый и больной подагрой Компеджио был готов обсудить дело о разводе короля и королевы. На улице собирались толпы. Когда королева Катарина выезжала, ее громко приветствовали. Такой же прием оказывали и ее дочери Марии. Катарина, бледная и изнуренная горем, Мария, тоже бледная после болезни, были мученицами в глазах лондонской толпы. Король умолял Анну, чтобы она не покидала дворца, боясь, что толпа ее изувечит.

Анна была в отчаянии – она уже хотела оставить свои честолюбивые мечты, сойти с пути, на который вступила. С самого начала этого пути у нее не было ни дня покоя. Король постоянно давил на нее, пытаясь уговорить стать его любовницей, и она устала этому сопротивляться. И когда Генрих сказал ей, что она опять должна уехать в Хивер, так как начинался суд по делу о его разводе с королевой, она вышла из себя. Генрих униженно просил ее:

– Любимая, мне будет очень трудно без тебя, но я хочу выиграть это дело. А если ты будешь здесь…

Она грустно улыбнулась, потому что прекрасно знала: он будет говорить, что ни одна женщина, кроме жены, его не интересует, будет убеждать кардиналов, что совесть его абсолютно чиста.

Анна была своенравна, и ей было на все наплевать. Она понимала, что поступает глупо, потому что этот развод был нужен и ей тоже. Иногда от страха с ней случалась истерика, она страстно желала выйти замуж за кого-то другого, ибо видела пропасть, зияющую у ног любой королевы.